Невеста всхлипнула.
И Лариссе стало ее жалко. Конечно, у девчонки никогда не было никаких блох. Конечно, ловля кусючего насекомого на теле суженой – всего лишь глупая древняя традиция, возникшая после Третьей мировой, когда закончились все средства личной гигиены и людей в бомбоубежищах и бункерах заедали вши.
– Мертвая ты или живая, доченька, мне без разницы, – услышала Ларисса. – Главное, чтобы ты была счастлива. Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Могучий храп отца при этом не прервался ни на миг.
* * *
В дверь постучали.
Не робко и не осторожно, не нагло и не бухая мужицким мозолистым кулаком в дубовые лакированные доски, сбитые вместе, не выпрашивая разрешения войти, а просто извещая, предупреждая о себе. Скрипнув, дверь чуть приоткрылась, потом открылась настолько, чтобы в комнату смогла впорхнуть невысокая стройная девушка – или еще девочка? – лет двенадцати или чуть старше.
– Плесень и бурая гниль! Почему вы не заперлись?! – безжалостно топча цветущий живой ковер, девчонка прошла мимо древнего – как еще в пыль не рассыпался? – пластикового стола, за которым сидели две женщины. На ходу она бросила на столешницу два запечатанных полиэтиленовых пакета. В одном были еще живые насекомые: комары, слепни, стрекозы. В другом – нечто вроде кусочка коры с налипшей землей. У дальней каменной стены, не прикрытой гобеленом-плетенкой, а обшитой, как и прочие стены в княжеских покоях, пластиковыми панелями, девчонка плюхнулась на старинный сундук, уж очень похожий на корпус компа из лаборатории, – тот затрещал под ней старинным пластиком, намекая, что готов развалиться в любой момент, однако девчонку это ничуть не смутило, она, похоже, не испытывала благоговения перед древним, довоенным еще, хламом.
С запозданием потянувшись рукой к носу, девчонка звонко чихнула. Всю ее с головы до ног покрывал зеленый налет пыльцы. От чиха над головой девочки поднялась полупрозрачная дымка. Теперь стало видно, что волосы у малышки рыжие. Да не просто рыжие, как у большинства ее сверстниц, а огненные, аж пылающие в лучах заходящего солнца. Стоило на них взглянуть хотя бы вскользь – и глаза слезились от рези.
– Ну и на кого ты похожа? – едва не смахнув со столешницы керамическую солонку-гриб с якобы продырявленной червями шляпкой, из-за стола порывисто поднялась высокая женщина. Говорила она тихо, но властно. Заплетенные в косу волосы были аккуратно – ни одна прядь не выбилась – уложены вокруг ее головы. Одета она была в скромную, совсем без украшений, зеленую плетенку почти что до пят. Ее глаза были ярко-голубыми, точно две ручейные льдинки в начале весны.
– Как на кого похожа? На тебя, конечно, – ответила ей девчонка, вертя в руках старинную пластиковую куклу без головы, зато с длинными-предлинными ровными-преровными ногами и жалкими обрывками когда-то яркой одежды.
– Дочь, а ну-ка живо приведи себя в порядок! – Женщине пришлось повысить голос на девушку, и она невольно закашлялась. Похоже, нечасто ей приходилось так делать.
– Даринка, ну что это за чушь? Ну как ты разговариваешь с матерью? – разглядывая принесенные пакеты, пожурила девчонку вторая женщина, оставшаяся сидеть за столом. Она сняла с головы впопыхах коряво надетый парик из светлых завитых волос и положила его на хрупкую полиэтиленовую скатерку, расчерченную на квадраты синими полосами. Ее череп был лысым и гладким, как отполированная седалищами скамейка. – А ты, Селена, успокойся, присядь. Даринка сейчас все сделает, как надо. Она же умничка. Она же принесла нам все в коконе.
Быть умничкой прежде всего означало, что Даринке следует, не медля и не переча матери, полностью раздеться и выкинуть безнадежно испорченную одежду подальше в коридор.
– Не заперто, дочь, было, потому что мы с Ренаттой ждали тебя. Да и чего нам запираться? Лезь уже, помыться тебе надо. – Селена указала на большую деревянную ванну, занимающую четверть помещения. Над ванной поднимался пар. Рядом с ванной на большом мертвом табурете дожидались купальщицу мыло и живые плетеные полотенце и мочалки. – И хорошенько помыться. Так, чтобы под ногтями на ногах не осталось грязи и уши стали прозрачными.
Даринка быстро вышла в коридор, обнажилась – сквозняк, гуляющий по замку, тотчас заставил затрепетать ее стройное юное тело – и, вернувшись в княжеские покои, подошла к ванне.
Ванна была полна мелких, не больше фаланги мизинца на ноге, рыбок. Стоило только Даринке поставить ногу на шершавое дно и опуститься в воду, как рыбки со всех сторон накинулись на нее. Они щипали и покусывали ее кожу, дергали за волоски на теле, щекотали ее маленькую упругую грудь и огрубевшие крестьянские пятки. Это было так забавно, что Даринка рассмеялась и плюхнула руками по воде так, что брызги долетели до стола. Рыбки испуганно шарахнулись, то тут же и вернулись к ней, чтобы пощипать ее пальцы, срывая с них своими жадными крохотными ротиками не только пыльцу, но и мельчайшие частички омертвевшей кожи.
– Даринка, с головой ныряй, эта чушь зеленая у тебя в волосах, не надо тебе ее.
Даринка с удовольствием послушалась тетушку Ренатту и, не закрыв глаза, опустила голову под воду. Тотчас над ней расплылось бледно-зеленое облако, к которому, сверкая серебристыми животиками, устремились все рыбки сразу. Они так быстро очистили воду от пыльцы, что Даринка даже не успела захотеть опять глотнуть воздуха.
– Живучие рыбки, вода вон какая горячая, у меня аж вся кожа покраснела! – вынырнув, прервала беседу женщин Даринка.
Мать с неудовольствием на нее покосилась:
– Да им в ванне холодно даже. Они ж обитают в Кипяточке. А их родственники – не отличишь внешне – плавают в озерах на дне радиоактивных кратеров. Но те рыбки уже давно бы тебя до косточек обглодали, как они обгладывают упавших в озеро кратерных коз.
Даринке враз перехотелось плескаться в ванне, хотя обычно она была не прочь посидеть в горячей воде, пока та не станет чуть ли не ледяной.
– В город возвращаются солдаты, – сказала Даринка. – Я со стены за ними наблюдала, подслушала немного, пока они не стали как все, пока еще нормальные были. Объединенное войско трех княжеств разбито и отступает. Карательные отряды полукровок преследуют наши части и атакуют. Князь Мор…
– Чего это ты замолчала, Даринка? Говори же. Нам с мамой интересно, что за чушь творится снаружи.
Даринка покосилась на Селену. Та едва заметно кивнула.
– Князь Мор погиб.
– Что?! Чушь! – всплеснула руками Ренатта. – Войско – может быть. А про моего сына – чушь. Я же чувствую. – Она приложила ладонь к левой груди, на виске вздулась венка. – Я же чувствую, что он… что он есть. Да, он есть!