Как-то сразу все стихло.
- Ты о чем это говоришь, Грыць? - отозвался в тишине уже знакомый голос неподалеку от бара. - Кто-то машиной на траву выехал?
Григорий почувствовал, как обострилась боль в боку, кровь прилила к щекам, а спину обдало холодом. Сомнений быть не могло. Речь шла о его микроавтобусе. Табличку "на траву не выезжать" он видел, но значения, как обычно, не придал. Мало ли? "По газонам не ходить", "собак не выгуливать"... Лес! Кругом дремучий лес, чтоб ему пусто было. И как только угораздило в такую глушь забраться?
- Эй, парень, - повысил голос Грыць, и Григорий понял, что отсидеться не получится. Взгляды всех присутствующих теперь были обращены к нему. - Похоже, это я к тебе обращаюсь!
- Да? А мне показалось, к какому-то идиоту... - с облегчением отодвинув от себя тарелки, сказал Григорий.
- А как еще назвать человека, который читать не умеет? Ясно же написано: на траве машины не оставлять! Специально двор бетонировали... знаешь, во сколько доставка цемента обошлась?
"А что? Хороший повод встать, выйти и уехать, - подумал Григорий. - Все равно, есть ЭТО я не буду. А если съем - умру, и никакая но-шпа не поможет..."
- Бегом, парень. - Грыць, высокий мужчина в черном, кожаном плаще, - был не на шутку встревожен. И его тревога каким-то необъяснимым способом передалась остальным. - Возможно, еще успеешь...
"Что за черт? - подумал Григорий. - Это у них тут табу такое? Какая-то религия?"
"Давай, давай", - поддержали Грыця еще голоса. Парень, что от загадочных хлебцев Григория избавил, озабоченно поинтересовался: "Давно стоит? Кажется, Степан с Пришибом выходили. Что же: вернуться сказать не могли?.."
Кто-то за спиной добавил: "Может, специально навел кто?"
Неожиданный интерес к столь простому вопросу пугал и сбивал с толку. "Это они так чужаков не любят? - подумал Григорий. - Или траву берегут?"
- Ладно, ладно, мужики, - громко сказал он, перекрикивая общий гомон. - Если это для вас так важно, все! Ваша взяла. Пойду переставлю...
- Это не нам, - ласково поправил его Грыць. - Это для тебя важно. Нам-то, вообще, плевать...
Но Григорию не то, что спорить, - находиться здесь было противно. Он оставил на столике двадцатку и двинулся к выходу.
- Бегом! - напомнил ему Грыць.
- Да пошел ты... - рассеянно бросил ему через плечо Григорий.
Для него и корчма с ядовитой пищей, и ее непонятные завсегдатаи уже были далеко. Через полчаса он будет вспоминать это место, как кошмарный сон.
- Дурак, - внятно сказал кто-то в наступившей тишине. - О тебе же печемся...
- Ага, - уже возле дверей ответил Григорий. - А я-то думаю, почему это у меня чашка с чаем, будто труба суперфосфатного завода дымит?..
Толстая дубовая дверь, великолепно сработанная под старину: вместо ручки - широкая кожаная петля, отгородила его от жующей компании, отрезав от шума и людей. Здесь, снаружи, ждала тишина и вечерняя прохлада конца сентября. Небо, устав от лета, пряталось за сплошной пеленой низких облаков. Но западный горизонт был чист, и в этой узкой полоске радостной голубизны вот-вот должен был показаться диск солнца, чтобы через две минуты окончательно уйти по своим важным делам до завтрашнего утра.
Сзади стукнула дверь. Григорий обернулся: в сумерки выполз Грыць, за ним еще кто-то... Смешливые, развязные, чувствующие себя хозяевами жизни и округи.
- А-а, турист! - насмешливо ухмыльнулся один.
- Даже не пригубил, - поддержал его другой. - Химию нашу...
- Бегом к машине, - хмуро бросил Грыць.
В это мгновение показалось солнце. Света хватило всем. Мгновенно обласкав и умыв теплом безликую местность, превратив унылый осенний пейзаж в цветную открытку с райских островов, солнце, будто прощаясь, послало этот воздушный поцелуй всем и каждому.
Нет. Не всем.
- Шевелись, турист, - голос Грыця был полон яду. - Или без машины остаться хочешь?
- Без машины? - спокойно переспросил Григорий. Он все еще щурился на заходящее солнце. Смотрел, изо всех сил впитывая его тепло, и не мог насмотреться. Будто в последний раз видел. - Нет, конечно. Без машины я остаться не хочу...
И все... погасло. Ушло солнце. И сразу померк, обесцветился мир. Стал серым и плоским, как древняя фотография времен второй отечественной войны.
Вдруг кто-то охнул.
- Смотри, парень, - с чувством сказал Грыць. - Смотри и не говори, что тебя не предупреждали.
Григорий с сожалением отвлекся от далекого горизонта, за которым только что спряталось дневное светило, и мгновенно забыл о нем. Его микроавтобус, покачиваясь, оседал, проваливался в землю. Сперва в грунт ушла резина, потом под землей оказались диски...
- Это еще что такое? - вырвалось у Григория.
Колеса ушли в землю. По периметру тонущего в грунте автобуса на земле возникла складка в полметра высотой. И эти гигантские губы засасывали машину все глубже, вот уже окна нелепо выглядывают из травы. Странно было смотреть на технику под этим ракурсом: с высоты роста теперь просматривалась крыша...
- Эй!!! - закричал Григорий и рванулся вперед.
Его не пустили. Чьи-то руки цепко ухватили за шею, кто-то обхватил корпус, еще двое стиснули с боков, сковывая движения, не давая возможности пошевелиться. Он опустился на колени, и тот, что повис на шее, придавил того, кто держал талию. Хватка на талии едва ослабела, но и этого оказалось достаточно, чтобы Григорий мощным рывком перебросил одного из противников через голову. Потом прямо с колен перекатился на спину: нападающий, что повис на нем, коротко вякнул и отпустил руки. Теперь остальные...
Остальных не было. Все расступились в стороны. Стоят. Смотрят хмуро. Два человека потирают ушибленные места. Григорий развернулся: там, где только что стоял его пассажирский "Рекс", теперь лишь чернел свежевспаханный грунт.
Григорий сделал шаг, потом второй.
Никто не вмешивался. Все стояли молча.
Он подошел к самому пятну, присел и положил руку на черную землю. Земля была теплой и тонко, на самой границе восприятия, вибрировала. Грунт мелко измельчен. Самый крупный комок казался не больше ногтя на мизинце.
Григорий присел и стал ладонями отбрасывать податливую почву в сторону. Никто не стал ему помогать, никто даже не подошел. Так и стояли невзрачной толпой на бетонированной площадке перед дверью корчмы, хмуро глядя то ли на него, то ли на его работу.
