— Я на минутку. Если не помешаю, конечно. — Вот, как всегда, робеет. Нервно перебирает пальцы рук. Склонил голову на бок. Прикусил губу. Ну что же ты такой нескладный!
— Нет, не помешаешь. — Сказал Даня. — Рассказывай. Рассказывай о себе.
Детство вновь улыбнулось. В глазах сверкнул огонек радости и надежды. Его не прогнали.
— Что рассказывать? Ты и так все знаешь. — Розовый румянец проступил на щеках. Вспомнил что-то, чего стесняется.
— Мне хотелось услышать это от тебя. Как бы со стороны. — Данька откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, правую руку завел за затылок. Приготовился слушать.
— Я… я не знаю. — Мялось детство. Голос чуть срывается. Смущение? Чувство вины? Какой он ребенок. Просто очаровательный ребенок. В этом Данька уверен, ведь это он сам.
— Ладно. — Сказал Данька. — Как мне к тебе обращаться? Как тебя звать?
— Наверно…. Наверно, Даня. — Совсем растерялся.
— Даней зовут меня. Мы так запутаемся. Надо дать тебе другое имя. — Честно говоря, такого лопуха называть пресветлым именем Даня ему не хотелось.
— Ладно. Называй, как хочешь. — Детство покорно склонило голову. Ну, да, как хочешь, только в печь не ставь, хоть горшком.
— Назову тебя Юн. — Данька усмехнулся. На "Скитальце" он начинал юнгой. А этот половина юнги рядом с ним, теперь боцманом.
— Почему? — Детство посмотрело на Даньку. — Почему, Юн?
Возражать то ли вздумал, сопляк? Не обижайся, я не со зла.
— Не звать же тебя Дед. Детство. Юн — это от юности. Не называть же тебя ребенком. Обидишься еще.
— Конечно, обижусь. — Детство вскинуло подбородок, закинуло ногу на ногу. Взрослого мужика из себя корчит.
— Ты согласен? Ты будешь Юном?
— Согласен. — Детство кивнуло головой.
— Ну, давай, Юн. Рассказывай, как ты живешь, жило. — Данька поймал себя на том, что как-то сурово произнес эти слова. Свысока.
— Наверно, как и ты. — Мямлило детство. Распахнуло свои темные глаза, во сейчас начнет оправдываться. Виноват, дяденька, больше не буду.
— Рассказывай. Рассказывай. — Лукавый огонек зажегся в глазах Даньки. В голосе смешок. — Расскажи, как ты шалил, безобразничал!
— Я не шалил. — Оправдывалось детство. Юн втянул шею в плечи. Проказы детства, вовсе не проказы, а поиски себя.
— Рассказывай. — Требовал Данька. — Как ты каждую ночь праздновал труса в этой комнате.
— Это не я… Это… Это ты. Ты трусил. — С больной головы на здоровую валит. Что от него еще ждать. Спрятался за спину своего взрослого я.
— Я?! — Возмутился Данька. — Да как ты разговариваешь со взрослыми! Ты, молокосос! Подрасти вначале! Зелен еще! Вытянулся, дылда! Штаны короткие!
Лучший способ защиты — нападение. Поставить на место мальчишку!
— Не короткие. Свен сказал, что у моряков такие должны быть штаны. Чтобы не замочить штанины на палубе, очень удобно.
— Мальчишка! Не Свен, а капитан Свен! Я помощник боцмана на "Скитальце" и то обращаюсь к нему капитан. — Оправдываешься. Помощник боцмана нахмурил брови.
— А ты бы не испугался? — Юн забавно морщит лоб. Подбородок вперед. Поза — сам дурак.
— Чего испугался? — Кто смеет отважного пирата обвинять в трусости. Этот ущербный. Подзатыльник ему отвесить.
— Когда она из под кровати руки тянет костлявые? — Говорил чуть не плача Юн.
— Кто она?!
— Ну, она, тьма. Знаешь, как страшно. А ты сам бы попробовал залезть на эту жердочку по канату. — Юн вспомнил первые дни на корабле.
— Не по канату. По вантам. Юнга! Когда выучишь, ноги бегут по выбленке. Лезешь, марсовый, на мачту. Потом стеньга. Не жердочка, а грот- бом- брам-рей. Взгреть бы тебя линьком!
— Выучишь тут, как же. Этих палочек… Брам… и веревочек… за которые дергают… их сотни.
— Такелаж положено знать. Парни с бака над тобой смеяться будут. Тоже мне. Вантовый акробат. Марсовым так не станешь. Корабль надо знать от киля до клотика! Я тебя в собачью вахту поставлю! С полуночи до четырех утра. Серая погибель из моря выйдет, это тебе не тьма изпод кровати.
Парнишка вот- вот заплачет. Матросы знают, что такое Серая погибель. За душой матроса она приходит. Хуже Сатаны.
— Господи, какой же ты ребенок! — Даньке стало жаль этого мальчишку.
— А зато это я остановил Славку. Помнишь, когда вы с Максом сидели на скамейке, на аллее. Я его остановил. Славка шел, чуть не плачет. Тащит за собой сумку. Он бы глупостей наделал, если б я его не остановил.
— Ты его остановил? — Удивился Даня. Какая наглость, а я его пожалел. Все плохое — это я, все лучшее — он. Как такое терпеть!
— А кто? Я! — Заявил Юн. Упрямый черт!
— А не я? — Данька подался вперед. Сверлит наглеца взглядом.
— Нет, я. — Упрямился Юн. — А потом мы… мы… не очень проказничали.
— В самом деле? — Легкая улыбка. С этим Даня согласен.
— Правда. Мы были очень послушными. Ну, и что? Ну, было. Ну, когда мы поперлись на стройку. Славке куски арматуры нужны были для полки. Я же не знал, что груз с крана сорвется. Я тогда Славку толкнул и мы упали в кучу мусора. И груз упал не на него, а рядом.
— Ты толкнул? — Удивился Данька. — А может, это я толкнул, когда почувствовал, что груз упадет, и толкнул его в спину.
— Нет, это я. — Говорил Юн. — А потом мы вылезли из этой кучи. Вспомни, какими мы были грязными. Все в грязи.
Юн начал смеяться:
— Во, было дело. — Красивое лицо светиться радостью.
— Был, было, — подтвердил Данька.
— А еще помнишь парк, когда мы на колесе обозрения со Славкой катались. Застряли там на самом верху, а? — Юну приятно вспомнить эту шалость. Он ерошит ладонью волосы на голове.
— Помню. — Усмехнулся Данька. Какие замечательные были дни.
— А как мы с ним скрепили наши брючные ремни. Потом слезали сверху, прыгая с одной перекладинки на другую. Ловко? — Парень аж подпрыгивает на стуле.
— Юн, а может это я прыгал? — Пытается Данька урезонить свое детство.
— Нет. Нет, Даня, это я прыгал. Я прыгал. Тебе бы и в голову не пришло. Взрослым такое в голову не приходит.
— Юн, остановись.
— Чего? Ты взрослый, тебе нельзя. А мне можно, — хвастался Юн.
— Ладно. Тут с тобой все ясно. А кто виноват, что мы попали с тобой на Тортугу? Это тебе хотелось к морю. Так, Юн?
— Ну, хотелось. — Согласился Юн. — Но я тут нипричем. Честно. — Оправдывалось детство.
— А кто? — Даня до сих пор не мог понять, почему перед ним открылась дверь в другой мир. Сон стал явью. Школьник, трусливый и хилый парнишка стал морским разбойником. Тренировки упорный труд превратили его в настоящего воина.
— Я не знаю. — Юн беспомощно развел руками.
