Архитектора големов. На этом и закончилась история моего поражения и моей второй жизни.
А потом началась история третьей.
* * *
Резкие голоса…
Шум, ругань…
На это мне было плевать. Я хотел спать, без сновидений и воспоминаний — спрятаться в этом черном ничто от мира, от вездесущей нежити, от мрачных красок. Спать. Нырнуть в небытие, да поглубже, чтобы даже голоса меня не доставали. Потому я провалился в сон.
Сколько я в нем провел — не помню. Открыл глаза, когда выспался. И в десятке сантиметров у своего лица я обнаружил темные доски.
Первая мысль, пришедшая спросонья — я лежу в гробу. Меня заколотили в ящик, поскольку приняли за умершего. Но эта догадка сразу рухнула, когда я посмотрел по сторонам и справа увидел кирпичную кладку, а слева — высокую траву и колесный обод. Сразу же меня посетила вторая мысль, оказавшаяся еще необычнее. Я уже бывал в такой ситуации. Я помню эти самые доски, и телегу, под которой лежу, помню. Только сейчас на улице вечер, судя по сумраку, а в прошлый раз я попал сюда днем. Я вернулся в прошлое?
Невозможно!
Чтобы проверить свою догадку, я посмотрел на свою руку. Вместо привычной мне широкой ладони, которой я мог приподнять громоздкую пластину доспеха для голема, я увидел тонкое детское запястье, грязное, с черной каймой под длинными ногтями. Да, я в прошлом. Мне снова четырнадцать.
Когда вылез из-под телеги, огляделся и еще раз удостоверился, что вернулся в тот самый день, когда меня впервые призвали в этот мир.
Я в Вяжске. Из переулка, где стоит повозка, виднеются старые дома, покрытые черепичными крышами. Если выйти вон на ту улицу и идти по ней — попаду в центральную часть города, там и черепица новая, и по переулкам не гниют телеги.
Я повертелся, осматривая свое тело: оно было молодым и худым. Надетая на меня одежда была грязной, потасканной, но это все поправимо. Одежду можно заменить, тело — натренировать, снова пройти по цепочке получения архетипа Архитектора големов, только сделать это гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Стать самым молодым подмастерьем в мире, потом — мастером, лет за семь дойти до грандмастера, и…
И что дальше? Нужно ли оно мне все?
Я сел на траву прямо рядом с каретой, прислонился к скрипнувшему колесу, и безрадостно рассмеялся. Меня накрыло волной горечи и бессилия. Перед смертью я думал, мол, хорошо бы переиграть ошибки, исправить их, прожить жизнь заново, но не думал, что шанс на такое действительно выпадет. Будто наворачивается компьютер, и вместе со всеми файлами исчезают сохранения в любимой игре. Ты убеждаешь себя, что ничего слишком ужасного не произошло, ты ведь ее проходил, знаешь ключевые моменты, лучшие реплики для диалогов, помнишь места, где спрятаны сокровища — причем и те сокровища, которые находил ты сам, и те, о которых тебе по ходу игры рассказывали приятели.
Запускаешь игру заново, и она почему-то оказывается не такой интересной, как в первый раз. Диалоги прокликиваешь, уже не любуешься красотой видов и эффектами драк.
В первой своей жизни я грезил о фэнтезийном мире, но после смерти долго не мог принять факт, что я сам стал частью этого мира. Попадание в подростковое тело в прошлый раз привело меня в ужас, теперь же меня накрыла апатия.
Теперь статус был девственно пуст: ни навыков обращения с оружием, ни архетипа. И навык «реституции» из статуса исчез. Похоже, именно таинственная «реституция» меня сюда и закинула. Знать бы еще смысл этого слова…
Я вздохнул и вернулся к текущей ситуации. Я думал, что хорошо бы переиграть свою жизнь, но имеет ли смысл пытаться жить заново? Опять начинать все сначала? Снова разбивать черепа скелетам, носиться по коридорам подземелья от демонов и монстров. Опять смотреть, как гибнут напарники, и не иметь возможности предотвратить эту гибель…
Хотя нет — теперь у меня хватит опыта, чтобы справиться с монстрами. Нужно только чуть потренироваться под эликсирами, закупить артефактов. Но нужно ли?..
— Эй, парень, ты в порядке?
— Что?
Я поднял голову. Оказывается, я настолько глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, как в переулок зашел еще один человек. Мужчина невысокого роста, с седыми волосами, прижатыми широкой лентой. Мужчине можно было дать лет сорок пять — пятьдесят. Одет в простенькую легкую курточку, в холщовые штаны. На поясе ножны с кинжалом, на пальце — крупное серебряное кольцо, явно чтобы выделять статус. Богач? Торговец?
Внимательные глаза незнакомца пробежали по моей грязной одежде, по усталому лицу.
— Ты выглядишь, как человек, который сбежал из дома, — доброжелательно пояснил он. — Вот я и подошел узнать, в порядке ли ты.
Пока незнакомец смотрел на меня, я разглядывал его. Мужчина будто как и я, попал сюда из другого мира, где кому-то есть дело до других. Подозрительно.
А еще мне не давал покоя его взгляд — чересчур пристальный, оценивающий, словно я — авантюрист у городских ворот, который просится в сыгранную команду, и проходит краткое собеседование у главы команды.
— Со мной все в порядке, — ответил я. — Сижу тут, пока батя ходит по рынку и закупается. Скоро вернется.
— Так рынки ведь полчаса назад закрылись, — вздернул он брови в притворном удивлении. — Кстати, чего он тебя с собой не взял?
Навязчивость этого человека стала беспокоить меня еще больше. Ладно, избавлюсь от собеседника, а потом подумаю, что мне делать дальше.
Я поднялся, попытался обойти мужика, но тот шагнул в сторону, перегораживая мне путь. К сожалению, выход из переулка один — с другой стороны кто-то заколотил выход досками в два с половиной метра высотой. Мне в моем состоянии, с девственным статусом и слабым телом даже в прыжке не дотянуться до верха.
— Ты знаешь, что бродяжничество в этом городе запрещено? — спросил седой. Теперь он не улыбался и не казался приветливым. Повезло мне, что в прошлый раз на него не наткнулся. А вот сейчас везение повернулось ко мне крупом, да…
— Кто это запретил бродяжничество, дядя? На окраинах подростки в брошенных бараках живут и чувствуют себя великолепно.
— Вот как? — заинтересовался седой. — Покажешь, где?
И я понял, кто этот человек. Да, он действительно торговец, только товар у него специфичный.
— А что это у вас за татуировка? — спросил я, указывая на его руку. Саму татуировку я не видел, но если он работорговец, она обязана там быть.
— Это? — приподнял он ладонь, и я заметил темноту чернил. — Богиня, которой я поклонялся, пока та не умерла. Лунора.
Покровительница воров, разбойников. Работорговцев. А рабство — участь хуже смерти, особенно для четырнадцатилетки.
Меня проняло, я сделал шаг назад. Седой расплылся в улыбке, и шагнул ко мне, слегка разведя руки в стороны, чтобы поймать меня, если попытаюсь проскочить мимо него.
— Только не кричи: все равно бесполезно, только людей потревожишь. Они здесь пуганные, умные, так что не выйдут, но трястись начнут в своих домах. Не порть людям вечер.
Всю апатию смыло адреналином. Зачем жить, я еще не понимаю, но жить хочу, так что выживу. А зачем — уже по ходу дела разберусь: может, для истребления нежити, для зачистки городов, или чтобы какой-нибудь собачий приют открыть. Главное, моя жизнь этому жестокому миру не достанется.
Но работорговцу показывать свой норов не стоит — нужно быть осторожнее. Потому я отступал, пока не уперся тощими лопатками в деревянный забор. Там я сжался, и медленно осел.
— Ну, чего ты так перепугался? — с притворным сочувствием спросил мужик. — Не все, кому покровительствует Лунора, плохие люди. Отведу тебя к страже, скажешь, откуда сбежал, и они проследят, чтобы ты вернулся домой.
Или, что вероятнее, подонок оттащит меня к кузнецу, и я обзаведусь крепкими изящными кольцами на запястьях, очень удобными, чтобы пристегивать их к железным цепям в клетке, или к кровати какого-нибудь любителя четырнадцатилетних мальчиков.
От последней мысли меня кинуло в дрожь.
— Не хочу в клетку, не хочу, — забормотал я, чувствуя, как сердце колотится не в притворной — в самой настоящей панике.
— Да никто тебя в клетку не потянет, — раздраженно заговорил седой, и взял меня за плечо. — Ты же не преступник какой. Пошли к страже.
