прошлого. Это были первоисточники. Записи, которые еще никто не подделал и не счел нужным бросить в мусоросжигатель.
Он не стал ничего этого делать. Он устремился вглубь, сжимая в руках выданный ему справочный маркер. Он смотрел вверх на каждом перекрестке, внимательно изучал ромбики над арками. Когда он нашел нужную архивную камеру, то поспешил внутрь, быстро проверил ауспекс и бросился к стеллажам.
Поиск не занял много времени. Он задвинул плитку замка-руны в паз, распахнул тяжелую крышку гроба. По нему ударил вздох застарелого воздуха, зажглись внутренние светильники.
Он уставился на содержимое. Свинцовый ящик, тяжелый на вид, но он сможет его унести. Ящик покрывала ржавчина и толстый слой пыли. Он потянулся за ним и вытащил на свет.
Ему сказали не открывать коробку. Это было точно указано ему. Но замки на ней открывались вручную, их можно было открыть, а потом запечатать, и никто бы об этом не узнал. Он провел большим пальцем по механизму, осторожно нажимая. Он не поддался. Ему придется сильно надавить, чтобы открыть его. Он сдержался и вздохнул с тревогой. Он оглянулся через плечо. Там никого не оказалось. Даже сервочерепа.
Он снова посмотрел на коробку.
Ему нужно было возвращаться. Время поджимало.
Но это был единственный шанс.
Он посмотрел на коробку.
Придерживайся поставленной задачи.
Он потянулся к замку дрожащими пальцами.
Я не был циником по отношению ко всему. Ни тогда, ни сейчас. Но я и никогда не был полностью уверен. Во мне жили сомнения.
В те дни, возможно было быть таким — по крайней мере, иногда, если ты проявлял осторожность, идя по этому натянутому канату «возможно, а может и нет». Не принимайте это за оригинальное мышление: мне просто с трудом давалось принятие решений. Недостаток сна сыграл свою роль. О Трон, я лишь хотел научиться спать, и не видеть столько снов, пока сплю. Никогда не получится быть абсолютно счастливым, никогда нельзя быть полностью удовлетворенным, если ты все время измотан.
Мне не стоит жаловаться. Я видел вещи, превосходящее воображение. Я прошел через всю галактику и обратно, и выжил, чтобы перенести кое-что из того, что видел, на пергамент. Я считался и остаюсь удачливым, по любым меркам.
И по итогу, именно сомнения превратили меня в того, кто я есть. Писатели имеют репутацию высокомерных людей — манипуляторов и самодуров. Возможно, некоторые из них и такие, но я не думаю, что многие. Мы все — клубок противоречий, забот, навязчивых идей и перемен в сознании. Мы не можем справиться со слишком большой реальностью, потому что боремся с тем, насколько она беспорядочна и трудна, поэтому мы придумываем собственные миры, пытаемся сделать их стабильными, словно бы сможем как-то укрыться в них и жить там без помех.
Конечно, мы не можем. Мы застряли в реальности, и каждый раз, когда мы опускаем руки, она все еще ждет нас.
Я бы хотел, чтобы реальность была лучше. Хотел бы, что она стала проще, с добром и злом, да и нет, правильным и неправильным. Но если бы это было так, если бы это действительно было так, то чем бы тогда занимались такие бездельники, как я? Кому были бы нужны переводчики, сказочники и мифотворцы, если бы мир и так был прост?
Так что, если хорошенько поискать, всегда найдется оценка. Всегда есть повод усомниться в себе.
* * *
Я отправился на встречу с Джудит Видерой, и это заняло много времени. Четыре варп-прыжка, три разных корабля. Переход был трудным, и у меня свело желудок, но, если не считать очевидных трудностей, меня это не особо беспокоило. Никто больше не спит в варпе, что, по крайней мере, ставит всех нас в равное положение.
Мне следовало бы использовать это время для подготовки или поразмыслить над тем, какие упущенные шансы и случайное везение привели меня на такой странный перевал, но я этого не сделал. На крейсерах Армии Империума еда была довольно вкусной, и ее оказалось много. Все корабли хорошо управлялись, капитаны либо игнорировали меня, либо проявляли интерес к тому, что я делаю, так что у меня не возникало никаких проблем. У меня было много свободного времени, и мне оказалось нечем заняться, кроме как есть и отдыхать, что меня вполне устраивало.
Но это не могло продолжаться вечно. По мере приближения к месту назначения — большой военно-космической станции в Ашаллоне — я понимал, что все начнет разгораться с новой силой. Мне даровали шанс, и я понимал, насколько он ценен, но обязанности будут быстро нарастать, рискуя ввергнуть меня в то, ужасное состояние, которое делает работу невозможной.
Я его называл Черным болотом. Умственная вялость, сокрушительный груз ожиданий, замораживание любого вида вдохновения на случай, если кто-то там, хоть кто-то, возненавидит то, что я делаю.
Ах, вот опять — стон, стон. Я был эгоистом. Вокруг нас сражались и умирали миллиарды людей, чтобы создать будущее, а теперь, учитывая то, что произойдет потом, я чувствую себя еще большим эгоистом. Но не можем же мы все быть солдатами? Ведь Он Сам считал нас важными. Вот почему Он посылал нас с флотами — щелкоперов и бумагомарак, терпимых до тех пор, пока мы что-то давали потомкам.
Летописец. Отличное название. Мне оно нравилось, и я гордился им, даже если на тот момент не сделал ничего, хоть отдаленного заслуживающего его.
Видера тоже была летописцем, хотя и не писателем, нервно грызущим ногти, как я. Она была художником и имажинистом. Я видел кое-что из ее работ еще на Гидре Целсис, как раз, когда выходил из своего последнего монументального умопомрачения, и мне понравилось. Умные изображения, парящие на грани фигуральности, но сделанные искусно. Но мне не понравилось. Но мне не понравилось. Слишком вычурно, если вы понимаете о чем я. Слишком заумно, словно речь шла о том, чтобы угодить клиенту, а не о сложном видении.
Но что я знаю? Я не критик, и рисую примерно так же хорошо, как стреляю из лазгана. Она обладала авторитетом и связями, а значит, она знала гораздо больше, чем я. Возможно, она даже была гением.
Мы пристыковались к Ашаллону, и я спустился по трапу, чувствуя, как зыбкая гравитационная тяга палуб сменяется более твердой поверхностью орбитальной станции. Я выглянул из узких иллюминаторов и увидел большой мир, вращающийся далеко внизу, ярко-оранжевый, испещренный черными шрамами крупных поселений. Казалось, что все вокруг, носили форму — палубные оружейники, армейские офицеры, чиновники.
