Ведь ты живешь, чтобы завтра сдохнуть.
Но сегодня. Сожги её, сожги!...
- Идиот не понимает, какие слова поет этот злой афро. – Думала про себя Юля. – Нет, определенно нужно попросить папу сменить водителя. Уж лучше пусть будет старый, надменный швейцар, аристократ! Величавый и неторопливый за рулем. Или еще лучше напыщенный и высокомерный еврей, чем этот эмоциональный коротышка! – Она снова посмотрела на водителя, а через некоторое время поймала себя на сознании того, что рассматривает его сильные руки. И почти…. О боже! Почти представила, как он этими, своими руками, её…
Она вспомнила недавний разговор ди-джеев на волне, которую часто слушала. Они, разогревая радиочат, обсуждали какую-то тему, начало она пропустила, но вот, что ей запомнилось:
… «- Это же похоже на броню? Холеный костюм, хрустящая накрахмаленным воротником белая сорочка, рыже-коричневые "оксфорды" и, по графику, посещаемый барбер. Все слова не от сердца - из бизнес-учебника, оценка не из-за симпатии, но по анализу. Таков успешный средний класс, переболевший всем-всем в детстве, под крылом волевых и, немного деспотичных родителей, и потому заработавших детскую психопатию.
В таком же нет места инакомыслию, и нет места тем, которые в марше сбиваются шагом. В идеологическом, вовсе не терпящим гибкости, порыве, штурмуются крепости сегментных захватов, не считаясь с жертвенностью и необратимостью. И ждут "трестового" патриотизма со всеми вытекающими: потерей самостоятельности, индивидуальной ценности и способности к креативу. Нужен напор, тестостероновый "напролом", шум в ушах от офисных баталий и бой барабанов адреналиновых планерок.
Лояльные сотрудники, корпоративная этика, трудовая дисциплина. Некогда зажмурится и увидеть кровяные пятна, понять, что все еще жив. Рабы, рабами погоняют, и даже тот, в костюме и "оксфордах"»
- Нет. – Думала она про себя. – Алексей не офисная акула. Этот, вроде и улыбчивый, но если вдруг взглянет так на обидчика, так тот готов сквозь землю провалиться. Алексей питается акулами. Он хищник. Она снова посмотрела на водителя оценивающе и решила повременить с просьбой к отцу.
- Что со мной произошло? Что изменилось? – Она старалась начать себя анализировать, но ничего не выходило, чувства застлали внутренний взор. Юля, словно пыталась смотреть на некий предмет сквозь туман, геометрические грани которого можно было разглядеть, но детали плыли обмякшими формами. Чем объяснить частую смену настроений? Почему, раньше не чувствительная к случайным проявлениям любви матерей к своим маленьким детям, она теперь безвольно шмыгала носом, растроганная. – Соберись! Соберись, кому говорю! – Требовала она. Это помогало, но лишь отчасти и ненадолго.
Ей было двадцать два. Дочь Московского штабного генерала, выросшая в строгости и отцовской любви. Она, отнюдь не избалованная «женским взбалмошным утопическим пацифизмом», как любил говорить отец про «испорченных хиппонутых мамочек», а потому все проявления «розовых соплей» отвергалось философией воспитания.
Нет, отец её любил. Вероятно, иногда даже очень, проявляя это в чрезмерной заботе. Но как только ей исполнилось восемнадцать лет, всеобъемлющий и тотальный контроль разом стих, после её ультиматума с объявлением о вступлении во взрослую жизнь. Конечно, отец не перестал за ней следить, но хотя бы не лез в её жизнь. А через пару лет, убедившись в её благоразумии, ограничился личным водителем, по совместительству игравшему роль телохранителя. Его звали Леша. То есть Алексей. С сильными руками, жесткой и твердой мускулатурой, и железным подбородком. Он часто был молчалив, но при этом отзывчив на её просьбы. И всегда улыбался ей, когда она что-то спрашивала, или что-то просила.
А её звали Юля. Высокая, тонкая, изящная и почти всегда твердая до упрямства в своих мнениях девушка. Она себя считала достаточно красивой, чтобы останавливать на себе взгляды незнакомых парней. Но ещё ни один из рискнувших проявить себя в изящной словесности не поборол её интеллекта и сердца. Впрочем, она не особо стремилась сблизиться с этими «эмоциональными инфантильными недомерками».
Сегодня она отменила для себя все занятия в институте, попросив подруг прикрыть её от внимательного ока преподавателей. И хотя девушка могла попросить Лешу «договориться», сознательно не пошла на это, из-за непонятного страха перед сегодняшним событием. Юля никогда раньше так странно себя не чувствовала и теперь понимала слова отца, который как-то сказал про людей, которые никак не могут решиться и следовать своему выбору:
- Юля, это не тормоз. Это просто неуверенный человек, который не может решиться.
Теперь девушка понимала смысл этой фразы настолько четко, что она стала её пугать. И иногда, под влиянием внезапной рефлексии, Юля очень боялась, что это состояние будет преследовать всю жизнь. Она старалась найти ответ, который, как часто думала, попав в ловушку переживаний, просто не существовал. И тогда, она первый раз наткнулась взглядом на Лешу, который, она просто была в этом уверена, никогда не переживал о пустяках и был, словно вылит из единого куска чугуна. Монолитный, тяжеловесный, уверенный, не колеблющийся. И тогда она успокаивалась, словно напитавшись его надежностью.
Они приехали в пункт назначения. Водитель легко вышел из машины, обошел её сбоку, открыл ей дверь, помог выйти. Юле трудно было это признать, но последнее время, все то, что делал Леша, вызывало в ней теплые чувства. Какую-то привязанность. Словно Леша был её самым близким другом, наделенный родственной душой, которому можно сказать все и он поймет. Не спрашивая, не осуждая. Поддержит. И даже подставит вовремя жилетку для её слез.
Зашли в здание. Прошли мимо регистратуры. На них оборачивались интересующиеся посетители, но видя спокойную реакцию персонала, успокаивались сами, пропускали взглядами. Леша открыл белую дверь кабинета, мягко, по-доброму улыбнулся ей глазами, провожая. Девушку встретил доктор, указал рукой на кресло. Что-то ей говорил, о чем-то расспрашивал. Юля механически отвечала, дрожа от ожидания.
- Ну, вот и все. – Заключил доктор. – Можете идти.
- Как все? – Не поняла она. Опешила.
- Так я Вам уже сказал. – Доктор посмотрел на неё внимательно, приглядываясь, а
