Впереди погасло солнце, а вместо него вырос далекий огненный шар, который все надувался и надувался. И вот ему мало место на небе. Вот он раздвинул тучи, освобождая запертый ими ультрамарин неба. А снизу, опадающей юбкой, падало все то, что он своей новой, большей, нежели земная, гравитацией утянул за собой. На небо.
И горело все вокруг небо, переплавляясь между собой. Бетон домов с живой плотью их жильцов, прохожих с фонарными столбами, тени с кирпичными стенами. И вместе с тем огнем, казалось, сгорел воздух тут, в её капсуле. Вдруг нечем стало дышать. И даже испуганное, - «Ааа!» не получилось.
Алексей тоже видел. Но ему не нужен, как казалось, был кислород. И ничего не нужно. Ему ничто не мешало её спасти. Он крутанул руль, дал газу, автомобиль взбрыкнул всей кормой, прыгая вперед, послушно выполняя команду. И снова дорога сузилась в перспективу, в точку. А впереди, сминаемыми столбиками, бежали…. Она боялась об этом подумать, боялась признаться себе, что это были… люди. И как бы ей не хотелось сейчас все исправить, изменить, это было не в её силах. А Леша….
Леша продолжал её спасать, несмотря ни на что.
А потом пульман на всей скорости, словно он в своей монолитной самоуверенности изображал из себя многотонный бульдозер, влетел в край бетонного быка, которой, видимо предвидя подобное, выставили сюда, оберегая тротуар. Пульман взревел двигателем, преодолевая жесткое сопротивление, стремясь своим грозным рыком испугать бессмысленную глыбу. Меряясь силой. Но не выдержал – бетон был упрям и молчалив. Не грозил в ответ, не боролся. У бетона была своя правда и ему безразличны возмущения погибающего грозного автомобиля.
Вибрация пропала, стих рык мотора. Юля отлепилась разбитым носом от стекла перегородки, дотронулась до саднящего лица, посмотрела на кровь на руке. И не отметила про себя эмоций, словно бы не с ней все это происходило. Не её автомобиль разбился о бетон, не она истекала кровью.
Вокруг неё нескончаемым потоком продолжали бежать люди. Их не интересовала судьба пассажиров дорого пульмана. Знали, что те, кто был внутри, смогут у судьбы выкупить себе места. А вот им нужно было отстоять в очереди. Среди сотен и тысяч таких же, один за одним, за спасением. И чем длиннее эта очередь, тем меньше шансов. Вот и спешили. Бежали. Не глядя себе под ноги, только на небо. Где должно было быть их чудо, но которого…. Которое сожгли в набухающем шаре огня. И если не поторопиться, они так же сгорят, оставив после себя лишь пепел. Без памяти, без имени.
Лешка дернул её дверь, та не поддалась – была заперта изнутри. Он ей что-то кричал и показывал пальцем, а она, оглушенная, все никак не могла понять, с кем он говорит и что нужно делать. Водитель дернул еще раз и еще за ручку двери, и с третьего или четвертого, она не сумев больше сопротивляться, вывернулась наружу светлой кожаной обшивкой, сдаваясь на милость победителя. Алексей не стал больше предлагать ей помощь – дернул за руку, вытянул наружу, перекинул через плечо и бегом помчался вперед. Им кто-то попытался мешать – думали, что это спасатель, а обыкновенный насильник, удачно ухвативший очередную жертву. Хватали его и ее за руки, пытались разлучить, стащить её с плеча. Но телохранитель был жесток и не давал не единого шанса этим попыткам. И тогда от них отстали, предпочитая свое спасение чужому несчастью.
Её трясло и нещадно било о его жесткую спину, и она уже пыталась ему сказать. Крикнуть, что ей больно! Сказать, чтобы он отпустил её, что она дальше сама. Сама пойдет! Но не могла. Ей все так же не хватало воздуха. Словно внутри неё еще кто-то пил этот кислород.
Бешеный бег резко закончился. Её опустили на землю, поставили ногами. Заглянули участливо в глаза. А она не удержалась – её вырвало прямо на новые туфли Леши. Но он словно не заметил, схватил её за ладонь, дернул куда-то. А она, легкомысленно успокоившись и подумав, что все кончилось, заметалась взглядом, ища то место, куда её волок телохранитель.
Она почти сразу увидела. Это была кабина лифта метрополитена. То место, по велению которого можно было пройти сквозь землю. Словно это место было волшебным, неспособным существовать. Этот необъяснимый фокус с проваливающейся стеклянной кабиной сквозь землю. Алексей надавил кнопку, откликнувшаяся на прикосновение цветным огонечком. Двери открылись, Юлю, не особо церемонясь, втолкнули вовнутрь. Леша шагнул вслед, но его тут же грубо остановили руки, схватившиеся за остатки рубашки. Сзади были люди, жаждущие спасения. Телохранитель нажал на кнопку, а сам провалился наружу, где облепленный десятками рук, утонул в накатываемых живых волнах. Двери лифта с шипением скользнули, ударились по центру, кабинка дернулась, и поехала вниз, унося её с дневного света, унося от борющегося Леши. Она хотела крикнуть ему, дать понять, что она будет ждать его там – внизу! Что никуда не пойдет без него! Но не могла выдавить из себя ни звука – видела отчаянное положение телохранителя и численное преимущество нападавших. Побоялась своими призывами ослабить волю Алексея, дико, до смерти, дерущегося за её спасение.
Прогремел оглушительный взрыв. По поверхности пронеслась волна обжигающего, разрушительного воздуха, смевшего с поверхности все. Дома, деревья, столбы, борющихся людей. Солнечный свет. Разбитый пульман. Остался только бетонный бык - у него была своя правда.
Взвыла истошная сирена, запоздало предупреждая о воздушной тревоге. На поверхности, набирая силу, закручивался смертельный огненный торнадо. А её кабинка, толи исполняя чью-то воли, толи сама по себе, нырнула вниз, под землю, но не добралась до конца – так и застряла меж полом и потолком. Где-то на уровне перекрытия, заслонившее её обзор.
Глава 5. Днем ранее. Генерал.
Генерал шел вдоль длинного коридора и думал о прошедшей встрече с президентом. Он думал о том, что единственный человек, на которого была надежда, и которому он беспредельно верил - предал его. Бросил его одного в критический момент жизни, в тот момент, когда жизнь его единственной и такой долгожданной дочки, висела на волоске, каждую секунду грозящей оборваться. Да, он знал, что спасение девочки связано с большим риском, он знал, что разговор с президентом будет не простым, но он надеялся…. Нет! Он был уверен, что за предыдущие заслуги перед Отечеством и лично президентом, он купит одну жизнь. Для него, эта жизнь не войсковая, не боевая потеря, не генеральская, но отцовская ответственность,
