Пленник не сделал ничего, кроме как прижал ладонь к массиву скалы — да и то это сделали за него, выполняя еле слышное указание.
Монолит скалы дрогнул.
— Ох ты ж, — прошептал смотритель.
— Стоять на месте, — прикрикнул молодой аристократ, с восхищением глядя, как под тихий рокот обнажается прямоугольный лаз в десятке сантиметров над водой.
Через две минуты движение камня завершилось, образовав узкий проход с лестницей вниз, уходящей под дно реки — а судя по глубине и изгибу, видимому в отсветах наручных фонарей, то и обратно под берег.
— Ты, живо вперед, — толкнул он смотрителя вперед. — Шагай и говори, что видишь.
Тот недобро обернулся, но спорить не посмел.
— Черный камень без единой щели, господин. Проплавили, не иначе. — Медленно ступая, докладывал он увиденное в свете фонаря, подбадривая себя громким голосом. — Стена теплая, как живая.
— Под землей всегда тепло, — нетерпеливо оборвали его. — Что за поворотом?
Смотритель дернул щекой от досады — была надежда, что его заменят. Достигнув поворота, отчитался, что следующий пролет завершается коридором. За что тут же получил распоряжение проверить и коридор. Как же, заменят…
— Тут еще одна дверь, господин! — Чуть повеселев, крикнул смотритель назад, оттирая смятой в руках шляпой пот со лба и молча кляня себя за нерасторопность — мог бы и позади встать, тогда под руку бы попался кто-то другой. Но вроде, обошлось…Повод для радости был существенный — он все еще жив. Родовые хранилища отличались редкостной мерзостью ловушек, о чем знали все. Но спорить с господином — означало в лучшем случае позабыть про хромированное оружие и дорогие подарки, а в худшем… В худшем то же самое, только идти пришлось бы под страхом смерти.
— Старик, что за дверь? — Затормошил аристократ то ли уснувшего, то ли вновь скатившегося в наркотическую зыбь пленника.
— Нетерпелив… — так и не открыл тот глаза.
— Заносите его внутрь, — нахмурился щеголь, подумал немного — стоит ли ждать отчета тут или увидеть сокровищницу первым — и не смог обуздать алчность.
Тело предусмотрительно закрыл щит Силы, обороняя владельца от возможных сюрпризов.
Новой двери — железной, оббитой заклепками — тоже хватило прикосновения владельца. Массив металла почти метровой толщины скользнул в сторону, вызвав пораженный вздох — как совершенной конструкцией, так и осознанием, что пробивать такую мощь, да еще рискуя обрушить свод под рекой, было бы самоубийством. Но все мысли моментально вымело от содержимого комнаты, следующей сразу за дверью — до растерянного выдоха и совершенно простецкого жеста с чесанием головы.
— Старик, ты гнил в долбанной Австрии, в долбанном приюте для престарелых, имея это?! — Возопил главный, пинком откидывая в сторону пирамидку золотых слитков в мизинец размером.
— Вот это да…. Твою же… Не верю… — Охали слуги, разглядывая несметные сокровища в лучах фонарей. И даже смотритель невольно поддался очарованию богатства, попытавшись выудить из кучи серебряную, с золотым узором, вазу. Не вытащил — тяжелая.
— Господин, посмотрите, — непочтительно затормошил босса доктор, показывая фонарем на дальнюю стену с широким столом в самом углу.
В овале света, под слоем пыли, тускло блестели странные предметы, разложенные на поверхности, глядя на гостей крупными самоцветами.
— Артефакты! — Ахнул босс, нетерпеливо, расталкивая слуг на пути, направившись к ним. — Старик, вы идиоты! Вас не зря вырезали! Иметь такое… такое… И не победить! Я бы смел половину мира, а вторую купил!
Замерший в кресле полутруп поднял веки и вновь закрыл, одними губами прошептав фразу, до которой никому не было дела.
— Все… проклято…
Вокруг него откровенно резвились, расшвыривая и кидаясь золотом, серебром, украшениями, пока начальственный голос не повелел прекратить. Потому как надо немедленно все выносить, пока прилив не запечатал скалу вновь.
Через минуту группа слуг покинула хранилище под бдительным оком господина, отяжеленная самым ценным — артефактами той эпохи, когда допускалось все, что вело к власти и силе. Сейчас даже на личных территориях княжеств империи, в защищенных от бдительного взора императора убежищах, подобного не позволили бы себе. Потому что новую вещь, выкованную на крови и боли, рано или поздно заметят, и наказание не заставит себя ждать. Но старое, древнее — им дозволялось пользоваться. Если хватит духу.
— Посторожи тут все пока, мы быстро, — напоследок похлопал щеголь старика по плечу, положив свой фонарь на безвольное перекрестье рук.
Через пару минут их шаги затихли. Еще десять минут спустя старик пошевелился. С невероятным усилием разум заставлял мертвое тело жить и подчиняться воле. Не ради жизни, ради чести.
Под скрип коляски, некогда могучее тело поднялось на ноги и рухнуло вновь, но на этот раз на коляску сбоку. А с новой попыткой старик смог упасть грудью на спинку кресла, стоя сзади, и зашагал к видимой только ему одному цели — к голой стене слева от входа.
На середине пути, хранилище резко встряхнуло и засыпало известкой с потолка. Позади раздался сильный удар металла о камень — то двери поспешили закрыться.
— Охраняется… не нами… — Упрямо продолжив путь, шепнул старик.
— Заперто… Не нами. Заперто… Не от нас. — Делал он шаг за шагом, падая всем телом на кресло. — До тех пор… Пока не будет… Нарушено слово!
Последние слова он говорил монолиту стены, упираясь в него лбом. Каталка валялась на боку рядом, сметенная жестом, полным ярости. Свалившийся фонарь рисовал огромную тень от каждого движения старика — и будто не он, а человекообразное чудовище сейчас тяжело дышало в подземелье мертвого рода.
Старик залез тремя пальцами себе в рот и выщелкнул коренной зуб из нижнего ряда.
Керамический ключ блеснул слюной — там, где полагалось быть корню, оказался витой стержень с десятком насечек на нем. Через секунду ключ был вжат острием прямо в поверхность стены, упрямо удерживаемый дрожащими руками. И глухая поверхность — без единой трещинки и щели — будто сдалась чужой воле, протаяв и приняв ключ в себя.
Плоскость вздрогнула, медленно заскользив во внутрь. Только тогда старик позволил себе рухнуть на пол, не спуская взгляд с открывавшегося лаза. То, что было великой надеждой рода, но стало великим проклятием, получит шанс забрать души его врагов. Тех, кто дал слово, но не уследил за жизнью его жены. Слово. Нарушено.
— Лида…
Каменная плита скользнула вбок. И старое зло с гулом вдохнуло воздух нового тысячелетия.
