Потом всё было очень просто: трупы раздели и сбросили в небольшую скальную расщелину: в тех местах пещеры иногда попадаются почти на ровном месте. Заросшие всякой вьющейся мерзостью, эти каверны в земле, представляют для человека не меньшую угрозу, чем небольшая яма-ловушка с заострёнными деревянными колышками смазанными жиром какой-то местной разновидности землеройки, или просто растяжками и хитро развешенными по деревьям противопехотными минами. Амеры очень хорошо выучили эту науку во время вьетнамской войны и довольно успешно применяли полученный опыт на практике. Теперь они, все шестеро, стали кормом для десятка-другого падальщиков и мириадов мелких насекомых и неизвестно ещё, что хуже: хищников можно и отпугнуть, но вот жуки пожирают даже живого человека стоит ему только чуть пораниться и на минуту задержаться на одном месте.
В сельве от трупов очень скоро уже ничего не останется: двое суток и даже кости зверьё растащит по норам. Так здесь исчезает очень много народу; местный лес напоминает мне огромный зелёный океан, не затихающий ни на минуту в бесконечном танце жизни. Тут постоянно идёт война, все воюют против всех и люди с их передышками на сон и просто праздный отдых, кажутся жалкими, слепыми и глухими кусками мяса. Сельва просто терпит их присутствие какое-то время, забавляется, глядя на их страдания и суетливую беготню, которую мы, люди, зовём войной и в конечном итоге всё равно берёт своё, поглощая людей без остатка, не оставляя на зелёной поверхности ни малейшего следа…
Я поправил панаму и надвинув её сильнее на глаза, пошёл на северную окраину лагеря, где «батя» или как его зовут местные — команданте Сильверо, уже приступил к допросу пленного. Картина напоминала фотографии, какие часто печатали в своё время в газете «Труд», под общим названием: «зверства эскадронов смерти в Сальвадоре». Батя стоял скрестив руки за спиной, расставив ноги почти на ширину плеч, На голове его было армейское кепи с длинным козырьком, куртка «тигровой» камки была расстёгнута, рукава засучены, тёмно-зелёная майка открывала фрагмент широкой волосатой груди с цепочкой, местного «собачьего жетона»,[8] который батя носил скорее из некоей издёвки, нежели следуя правилам. Умри любой из нас, никто даже не чихнёт два раза, поскольку нас тут вроде как и нет вовсе. Я — на Алтае, в командировке, откуда Наташа исправно получает письма, которые, пишу ей каждую неделю, «Батя» в своём долбаном Подмосковье, муштрует новобранцев в пехотной части, где он числится заместителем командира полка и сейчас с салабонами лазит по тамошним буеракам. О чём его жена и двое уже взрослых детей тоже получили соответствующее известие. Остальные ребята тоже имеют свою, официальную отмазку, согласно которым нас можно как поощрить, если останемся живы, либо списать в чистую, если пропадём в местном винегрете из противоречивых интересов и запредельных амбиций.
Вообще, батя, любит вживаться в образ, вот и сейчас, он закурил вонючую чёрную сигару — страшное оружие массового поражения, от которого дохнут не только местные комары, но и слабые на дыхалку люди. Сам я не курю, поскольку избавился от этой привычки после прихода в группу к Серебрянникову. Сам он баловался табачком только на базе, а перед делом всегда завязывал на то время, что мы будем в рейде и других на это выдрессировал строго. Вот я и решил завязать с куревом насовсем, чтобы не перестраиваться каждый раз тереть пухнущие от нехватки никотина уши. Стало легче жить, но иногда всё ещё тянет выкурить сигаретку, под которую так легко соображается…
— Ты мне сейчас не просто всё скажешь, cabron![9] Я ещё буду затыкать твою поганую пасть. — Батя вплотную подошёл к привязанному к столбу пленному, парню лет двадцати. Тот держался храбро, хотя люди Рауля уже основательно ему наподдали. Судя по всхлипам, издаваемым пленным полицейским при каждом вздохе, у него был двухсторонний перелом рёбер. Между тем, батя продолжал, мешая английские и испанские слова: — Сегодня ты видишь солнце в последний раз muchacho![10] Если ты не бросишь играть в молчанку и не расскажешь, когда твои друзья повезут украденное у нас продовольствие, тебя заживо сожрут муравьи. А для этого, мелкие твари сначала заберутся тебе в брюхо, пролезут в башку и выедят твои глупые мозги… Эй, — Он обратился к двум местным бойцам, явно индейской наружности, невысоких и черноволосых задохликов, данных Раулем в помощь. — Развяжите этого придурка и пойдём навестим Долорес.
Парни заулыбались, предвидя хоть какое-то развлечение, которыми сидящие в чаще повстанцы и так не были избалованы. «Прогулка к Долорес» — это изощрённая пытка позаимствованная у одного воинственного индейского племени, её часто применяли как партизаны, так и местные армейцы. Муравьи здесь, не строят домов из веточек, а предпочитают жить в древесных стволах, образуя целые колонии. Привязанный к такому дереву человек через пару часов сходит сума, а через неделю его объедают до костей. Смерть под такой пыткой медленна и мучительна, видимо полицейский об этом знал, потому что округлил глаза и быстро затараторил, как и предсказывал «батя». Посмотрев, как парня отвязывают и готовят к транспортировке в горы, откуда его родне передадут «весёлый» снимок с отрубленной головой на шесте и обязательно в форменном берете, я подошёл к командиру вплотную и тронул за плечо. Серебрянников быстро обернулся, нахмурив морду, но узнал меня, улыбнулся и выплюнув изжёванную сигару в сторону, приветливо подмигнул.
— Ловко я его, а старшой?
— Как всегда, Пал Николаич… Ты зверюга. Что спел этот мальчишка?
— Всё нормально, Егор. Припасы повезут послезавтра, по южной тропе. Сопроводилово будет небольшое: пятеро солдат, капрал и местный проводник. Но думаю, что паршивец врёт, либо сам мало что знает. Сам смекай, кто же местных идиотов по нашей территории одних пустит. Пошлют «нянек», голов десять, чтобы те издали караван пасли, да за местными приглядывали хорошенько. А самих лоялистов будет голов пятнадцать вместе с погонщиками. Ну да мы их не глупее. Перехватим их после развилки, когда они будут переправляться через ручей: берега там глинистые, размыто всё, да и вода ещё не спала толком. Караван вынужден будет полноценную переправу устроить. Так это будет достаточно далеко — километрах в тридцати от последнего их пикета, а маневренная группа подойти к ним сможет только через пару часов. «Няньки» скорее всего разделятся: часть сядет в охранение на другом берегу, а ещё человека три, будут тылы пасти. Если застанем мазуриков врасплох — возьмём груз чисто.
— Согласен, давай готовиться. Местных будем брать?
