Новость испортила настроение. Конечно, это замечательно, что теперь можно копаться в развалах, не опасаясь принять подделку недельной давности за бесценную реликвию истории джаза – скажем, запись фирмы «Жене» Луиса Армстронга от 1923 года. Но печально думать, что такие люди, как Мальо, занимаются мелочами, когда по-настоящему подозрительные смерти остаются нерасследованными.
Флойд пошел в душ и умылся тепловатой водой, подкрашенной ржавчиной гнилых труб старого дома. Во рту чувствовался скверный привкус – не от воды из душа и не от вчерашнего апельсинового бренди, выпитого вместе с Гретой. Вытираясь, он услышал, как в квартиру вошел Кюстин. Флойд натянул брюки, прицепил подтяжки, облачился в чистую белую рубашку. Выбор галстука оставил до момента, когда придется встретиться лицом к лицу с внешним миром.
Он прошлепал в крохотную кухоньку в одних носках. Ее уже заполнил теплый запах хлеба. Кюстин намазывал масло и джем на толстый ломоть.
– Эй, скушай-ка и перестань выглядеть таким несчастным, – велел бывший инспектор.
– Можно было и не звонить мне в восемь утра, – проворчал Флойд, садясь напротив напарника. – Андре, у меня появились сомнения насчет этого дела. Может, дадим отбой, пока не залезли слишком глубоко?
Кюстин налил обоим кофе. Его пиджак был в крапинах дождя, но в остальном бывший полицейский выглядел безукоризненно: с яркими живыми глазами, подтянутый и свежий, чисто выбритый, усики аккуратно подстрижены и напомажены.
– Вчера у меня тоже возникло подобное ощущение.
– А сейчас?
– Сейчас чую, что пахнет убийством. Ее сосед рассказал кое-что интересное. Вокруг мадемуазель Уайт и впрямь происходило нечто необычное.
– И что же рассказал сосед? – Флойд откусил от бутерброда.
Кюстин заправил платок за ворот.
– Я поговорил со всеми жильцами, кого нашел вчера вечером. Бланшар думал, дома будут все, но двое еще не вернулись или покинули здание до того, как я начал опрос. Поговорим с ними потом. В конце концов, это хороший повод немного потянуть дело.
– Итак, сосед, – напомнил Флойд.
– Он молод, студент-юрист. – Кюстин впился в свой бутерброд и деликатно стер платком повидло с губ. – Охотно рассказал мне кучу всего. Вообще, мне все охотно рассказывали, как только выясняли, что я не с Набережной. А что касается убийства… – Он взмахнул бутербродом для вящей выразительности. – Как только они поймут, что могут быть свидетелями на процессе об убийстве, их будет просто не унять!
– И что такого поведал студент-юрист?
– Он ее практически не знал. Сказал, что у него рваный график, поэтому они пересекались редко. Кивал, увидев ее на лестнице, только и всего.
– Она ему нравилась?
– У парня, как я понял, есть невеста.
– Похоже, он и в самом деле ничего не знает. Что же рассказал интересного?
– То, что он слышал. Ты же в курсе: стенки в этих домах будто из рисовой бумаги. Он всегда знал, дома ли Сьюзен. Когда она ходила, скрипели половицы.
– И это все?
– Нет. Он слышал шум, странные звуки. Словно кто-то тихо проигрывал на граммофоне или по радио одну и ту же ноту, снова и снова.
Флойд поскреб темя и заметил:
– Бланшар говорил, она никогда не слушала музыку. Ни по радио, ни на том старом патефоне. Но про шумы упоминал и он.
– Да. И он бы, конечно, заметил, если бы она держала в комнате музыкальный инструмент.
– Значит, это был не инструмент. А что тогда?
– Чем бы эти звуки ни были, доносились они из приемника. По описанию студента, очень похоже на кодированное сообщение. Он слышал длинные ноты и короткие, а временами их череда повторялась, будто проигрывали снова одно и то же послание.
Впервые за утро Флойд встрепенулся, почуяв, что они наткнулись на что-то интересное.
– Ты имеешь в виду, вроде кода Морзе?
– Сам делай выводы. Конечно, студенту не пришло в голову записать услышанные звуки. Он о них и не вспомнил и значения им не придавал, пока не узнал о смерти Сьюзен.
– В самом деле?
– Он учится уже три года. За этот срок снимал дюжину комнат. И всякий раз попадались соседи с необычными привычками. Обязательно хоть в чем-то, но чудаки. Мол, пожив немного, на странности перестаешь обращать внимание. Студент признался, что сам любил полоскать горло, громко булькая, пока сосед не заявил ему, что это не совсем подобающее занятие в два часа ночи.
Флойд закончил со своим хлебом и кофе.
– Нужно вернуться в комнату и обследовать ее как можно тщательней.
– Думаю, Бланшар с удовольствием согласится, если поймет, что это в интересах дела, – поддакнул Кюстин.
Вставая, Флойд пощупал подбородок и напомнил себе обязательно побриться перед выходом на улицу.
– Но пока не стоит говорить старику. Не хочу, чтобы он слишком возбудился оттого, что она может оказаться шпионкой.
Кюстин лукаво глянул на партнера:
– Но ведь ты задумался, правда? Уж точно не отбросил сразу эту версию.
– Давай пока остановимся на вещах реальных. На показаниях других жильцов. Ты выяснил у них что-нибудь полезное?
– Ничегошеньки. Правда, один тип сказал, что видел странную девочку, болтавшуюся по дому в день убийства.
– Странную в каком смысле?
– Очень болезненной она выглядела.
– Ну, тогда пройдемся по обычным подозреваемым больным детишкам, и дело раскрыто! – Флойд рубанул ладонью воздух.
Но в душе неприятно шевельнулось воспоминание о девочке, выходившей из дома Бланшара, когда туда впервые приехали Флойд с Кюстином.
– Ты думаешь, тут может быть какая-нибудь связь?
– Парень просто старался помочь в меру своих сил. По крайней мере, у всех жильцов теперь есть твои визитки, все пообещали связаться, если в памяти всплывет что-то новое. Про сестру Сьюзен никто ничего не знал. – Кюстин принялся намазывать маслом второй кусок хлеба. – Ну-с, теперь твоя очередь выкладывать новости.
«Матис» пробирался сквозь плотный поток транспорта, обычный для рабочего утра. Колеса плескали водой – местами стоки не справлялись, по улице текла река. Но дождь наконец прекратился, солнце блестело на камнях, чугуне фонарных столбов, статуях и знаках в стиле ар-нуво, карауливших входы в метро. Флойд любил Париж таким. Его мутным, заспанным глазам город казался картиной маслом, которой требовалось еще несколько дней, чтобы высохнуть.
– Насчет Греты… – подал голос Кюстин с заднего сиденья. – Флойд, нельзя откладывать навечно. У нас же договор.
– Какой договор?
– Я рассказываю тебе новости по делу, ты мне рассказываешь про Грету.
Флойд стиснул руль.
– Она вернулась ненадолго. С нами петь не будет.
– Уговорить ее надежды нет?
– Никакой.
– Тогда зачем вернулась? Помучить тебя? Наша маленькая властная фройляйн жестока, но не настолько.
– Умирает ее тетка. Грета хочет побыть с ней до конца. По крайней мере, это одна из причин ее возвращения.
– А другие?
Флойд заколебался. Захотелось посоветовать Кюстину, чтобы не лез в чужие дела. Но он не заслужил такого обращения. В конце концов, его будущее от решения Греты зависит не меньше, чем будущее Флойда. Хотя Кюстин еще не понял этого.
– Она не вернется и к своему бродячему джаз-банду.
– Разругалась?
– Нет. Но сделала вывод, что у нее нет будущего с ними. И ей пришла в голову идея.
– Петь одной?
– Гораздо амбициозней. Телевидение. – Флойд проговорил это слово как непристойность и покачал головой. – Она хочет связаться с телевидением.
– Тут нечему удивляться. У нее талант, и выглядит она уж точно на все сто. Телевидение ей не повредит. Отчего ты не радуешься за нее?
Флойд объехал провал среди улицы. Подле ямы перешучивались рабочие в комбинезонах, однако никто не работал.
– Потому что речь идет об американском телевидении. В Лос-Анджелесе, конечно.
Несколько кварталов проехали молча. Флойд вел машину, представляя, как скрипят шестерни в голове партнера, соображающего насчет последствий. Наконец «матис» затормозил у светофора.
– И она предложила тебе ехать с ней, – заключил Кюстин.
– Не то чтобы предложила. Поставила ультиматум. Если я поеду с ней, это шанс быть вместе. Она сказала, мы оба посмотрим, что из этого выйдет. А если я не соглашусь, она простится со мной навсегда.
Загорелся зеленый свет, и машина тронулась.
– Да уж, ультиматум. Хотя, с ее точки зрения, все логично. Хорошо иметь крепкого американского приятеля. Пусть отгоняет акул.
– Я француз.
– Ты француз, когда это устраивает тебя. При нужде с легкостью делаешься американцем.
– Я не могу ехать. Моя жизнь здесь. У меня работа. И партнер, чей кусок хлеба зависит от меня.
– Похоже, ты отчаянно пытаешься убедить в чем-то самого себя. Хочешь узнать мое мнение?
– Кажется, я его узнаю в любом случае, хочу этого или нет.
– Поезжай. Сядь на самолет, корабль – да что угодно – до Америки. Присмотри за ней в Голливуде, или где там телевизионщики выстроили свою империю. Отведи на все два года. Через два года Грета еще сумеет неплохо устроиться здесь.
