привыкло к боли, то ли рука Бута сегодня устала, но порку Эйден вытерпел и с удивлением обнаружил, что крови с него на землю натекло куда меньше обычного. Он дождался, пока ему омоют спину чистой водой, натянул с трудом рубашку и, хромая, вернулся к остальным детям. Эйден лишь раз посмотрел на помост, где сидела мадам Анже и, увидев на лице холеной женщины улыбку, тоже улыбнулся в ответ.
– Ты, ты и ты, – хлыст Бута указал на Эйдена. – На растяжку. Остальные – жонглирование и акробатика.
Однако лагерю циркачей пришлось задержаться в Эрении. В один из дней, когда бушевали морозы, Калле явился в шатер со свитком в руке. С его приходом сразу же воцарилась тишина и даже отъявленные бузотеры с надеждой всматривались в лицо циркача. Эйден знал, что последует. Калле зачитает имена тех, кто, по мнению мадам Анже, готов к выступлениям. Их переведут в другие шатры, и они станут вольными артистами, приносящими цирку и себе деньги. Недавно ушел Эрдо, а вместе с ним еще трое мальчишек и две девочки-гимнастки. Эйден видел их, сытых и довольных, в новеньких разноцветных одеждах, говорящих с другими артистами цирка на равных. Только он все еще оставался рабом, которого Эрик купил давным-давно за восемь медяков.
Эрик иногда приезжал в лагерь, привозя с собой новых детей. Они занимали места ушедших и точно так же проверялись другими на крепость, как и Эйден с Лёфором в первые дни. Безносого здоровяка Эйден был рад видеть и в моменты, когда тот гостил в лагере, частенько забегал к нему в шатер, чтобы узнать о том, что творилось в империи. Поначалу Эрик ворчал и прогонял настырного мальчишку. Но со временем смирился с визитами и многочисленными вопросами. Но новостей о семье не было. Эрик скупал новых рабов, потом ездил в Кагру, где случилась заминка с обустройством нового лагеря, в Эрению здоровяк если и заглядывал, то только ради того, чтобы привезти новых рабов, о чем и сообщил Эйдену. Но сейчас мальчишку больше занимал Калле и список в его руках. Кто сегодня покинет шатер рабов и станет вольным?
– Чье имя я называю, откликается и встает позади меня, – громко произнес Калле. – Лёфор Готуа.
– Я, – самодовольно улыбнулся Лёфор. Но Эйден знал, что он заслужил право стать вольным артистом. Пока остальные отдыхали после занятий, Лёфор оставался на тренировочной площадке, где раз за разом отрабатывал сложные элементы, и возвращался в шатер глубоко за полночь.
– Корин Элиари.
– Я, – откликнулась крепкая рыжеволосая девочка, вскакивая с мешка и под одобрительные возгласы присоединившаяся к Лёфору.
– Скипт Ангоун.
– Я.
– Рейджи Валеро.
– Я.
– Леопольд Бредо.
– Я.
Калле замолчал и прищурился, осматривая оставшихся. Эйден привычно вздохнул и, посмотрев на сияющего от счастья Лефора, смог выдавить улыбку. Хотя бы ему удалось стать вольным. Но Калле не спешил уходить. Он словно растягивал удовольствие и Эйден понял, что в списке есть еще одно имя, просто циркачу нравится видеть, как горят надеждой глаза детей и как разбиваются их сердца, когда звучат не их имена.
– Эйден Мордред.
– Я, – тихо ответил мальчишка и, вскочив с мешка, присоединился к остальным. Лёфор легонько ткнул его локтем под ребра и тоже улыбнулся, когда встретился с ним взглядом.
– Теперь вы – вольные артисты и цирк мадам Анже приветствует вас. Остальным не вешать нос и продолжать упорно трудиться. Либо вы станете частью цирка, либо сдохнете. Иного не дано.
Эйден плохо понимал, что происходит, когда они покинули шатер рабов. Идя по лагерю в сопровождении Калле, они то и дело ловили улыбки других циркачей. Кто-то хлопал им, кто-то громко поздравлял, а кто-то провожал молчаливым, ехидным взглядом. Корин и Рейджи отправились в шатер гимнасток, где жила и Лейнира, по которой пускал слюни Лёфор. Леопольда Калле проводил до шатра силачей, Лёфору достались акробаты, а Эйдена Калле довел до обители жонглеров и, придержав полог, пропустил внутрь.
Внутри шатра было жарко. Ярко горела печь, отбрасывая оранжевые блики на лица людей. Кто-то штопал свою одежду, кто-то негромко болтал с соседом по кровати. Эйден улыбнулся, увидев, что спят циркачи в настоящих кроватях, пусть матрасом им все так же служит мешок, набитый сеном. В шатре пахло вином и печеной картошкой, которая наверняка поспевала в углях. В уголке худенькая девушка в красно-белом трико и фиолетовой рубахе играла на лютне, выводя мягким голоском слезливую балладу. Рядом с ней расположился смуглый мужчина с длинными, обвислыми усами и хитрым, похожим на хорька, лицом.
– О, а вот и мальца привели, – рассмеялась девушка, откладывая лютню в сторону. Мужчина тоже встал со своего места и подошел к Калле, после чего весело посмотрел на Эйдена.
– Как звать? – спросил он. Голос низкий, бархатный и приятный. Нет в нем сурового скрежета, как у Бута, и шершавости, как у Вильяма Волосатого.
– Эйден. Эйден Мордред, – тихо ответил мальчик, прижимая к себе тощий мешок с нехитрыми пожитками.
– Зови меня Скеллан, – улыбнулся мужчина и махнул рукой в сторону девушки. – Это Олкана. Она моя. Если надумаешь к ней лезть, я тебе лицо обглодаю.
– Хватит пугать мальца, – рассмеялась Олкана, заметив, как Эйден напрягся. Но Скеллан и сам рассмеялся, дав понять, что сказанное – обычная шутка, пусть и неуклюжая. – Бов, найдешь мальчишке место?
– Да вон пусть любую свободную кровать занимает, – ответила ей полноватая девушка, тоже носящая красно-белое трико. Вот только рубаха у неё была зеленой. – Иди сюда, малец. Есть хочешь?
– Немного, – осторожно ответил ей мальчик. Бов кивнула и, подойдя к печке, поворошила обожженной палкой угли.
– Так, картошку почти всю сожрали, но парочка осталась. Тимис, дай мальчонке огурец. И нечего так смотреть. Знаю, что у тебя есть. В деревне спёр.
– Все-то ты знаешь, – проскрипел худой и высушенный мужичок, отвлекаясь от штопанья трико. Он сунул руку в свой мешок и вытащил из него большой огурец, который бросил Эйдену. – Налетай, малец. Видать Гэймилл совсем обленился и жратвой вас не балует. Кожа да кости…
Калле ушел, оставив его наедине с циркачами. Но в отличие от шатра рабов, никто не пытался вырвать у него мешок из рук или отобрать еду. Жонглеры быстро смирились с новеньким в своем шатре и вернулись к своим делам. Тимис продолжил штопать трико, Бов подсела к беседующим, а Олкана вновь тронула струны лютни и запела. Эйден потоптался на месте и подошел к кровати, которая стояла в отдалении от остальных. Он не знал местных порядков, поэтому решил пока не раздражать циркачей своим присутствием. Но все-таки пересилил стеснение
