Ознакомительная версия.
— Китнисс? — раздается хриплый голос откуда-то слева. — Китнисс?
Чья-то рука тянется ко мне из сумрака. Я цепляюсь за нее как за спасительную соломинку.
Рука принадлежит молодой женщине с замотанной ногой. Сквозь толстые повязки сочится кровь, на ней кишат мухи. Лицо выражает боль и что-то еще, что-то совсем несовместимое с ее состоянием.
— Это правда ты?
— Да, это я.
Радость. Вот что написано на ее лице. Оно светлеет при звуке моего голоса, и на миг с него исчезает страдание.
— Ты жива! Ты правда жива! Люди говорили, но мы боялись поверить! — взволнованно произносит она.
— Мне крепко досталось. Но сейчас уже лучше. Вы тоже поправитесь.
— Надо сказать брату! — Женщина пытается сесть и кричит кому-то через несколько кроватей. — Эдди! Эдди! Она здесь! Китнисс Эвердин!
Мальчик лет двенадцати поворачивается в нашу сторону. Половину лица скрывает повязка. Край рта открывается в немом восклицании. Я иду к нему и откидываю влажные каштановые пряди с его лба. Ласково бормочу: «Привет». Мальчик не может говорить, но так внимательно смотрит на меня здоровым глазом, будто старается запомнить каждую черточку моего лица.
Мое имя волнами прокатывается по жаркой атмосфере госпиталя.
— Китнисс! Китнисс Эвердин!
Звуки боли и горя сменяются словами надежды. Меня окликают со всех сторон. Я иду дальше, пожимая протянутые ко мне руки, касаюсь тех, кто не может двигаться. Здороваюсь, знакомлюсь, спрашиваю, как дела. Ничего особенного, никаких складных речей и призывов. Но это неважно. Боггс прав. Один лишь взгляд на меня, живую, уже вдохновляет их.
Пальцы жадно хватают меня, желая ощутить мое тело. Один раненый обхватывает ладонями мое лицо, и я мысленно благодарю Далтона за то, что он посоветовал смыть макияж. Как нелепо я бы выглядела среди этих людей в разрисованной капитолийской маске. Шрамы, изъяны, следы усталости — вот что роднит меня с ними.
Многие спрашивают о Пите, несмотря на то интервью. Никто не сомневается, что его заставили. Я стараюсь говорить о нашем будущем с оптимизмом, но все очень расстраиваются, когда упоминаю, что потеряла ребенка. Одна женщина даже плачет. Мне очень хочется рассказать ей правду, однако, выставив Пита лжецом, я не добавлю популярности ни ему, ни себе. Ни общему делу.
Теперь я начинаю понимать, зачем повстанцы потратили столько сил на мое спасение. Что я для них значу. В войне с Капитолием, которая часто казалась мне единоборством, я была не одна. На моей стороне стояли тысячи, десятки тысяч людей из разных дистриктов. Я стала их Сойкой-пересмешницей задолго до того, как сознательно взяла на себя эту роль.
Новое, незнакомое чувство зарождается в моей душе, но полностью я осознаю его, лишь когда, стоя на столе, машу рукой на прощание людям, хрипло скандирующим мое имя. Власть. Я обладаю властью, о которой даже и не подозревала. Сноу знал о ней с тех пор, как я вытащила ягоды. И Плутарх, когда спасал меня с арены, тоже знал. Теперь знает Койн. Настолько хорошо, что вынуждена публично напоминать о своих полномочиях.
Когда мы выходим на улицу, я прислоняюсь к стене склада, чтобы отдышаться. Боггс подает мне фляжку с водой.
— Ты отлично справилась.
Ну да, меня не вырвало, я не упала в обморок и не убежала с криками. По правде говоря, выплыла на волне эмоций, охвативших людей.
— Получился неплохой материал, — говорит Крессида.
Я будто впервые вижу жуков-операторов, обливающихся потом под своими камерами-панцирями. Мессаллу, делающего какие-то пометки в блокноте. Я даже забыла, что меня снимают.
— Да я ничего такого не сделала, — говорю я.
— Ты недооцениваешь свои прошлые заслуги, — возражает Боггс.
Прошлые заслуги? Та череда бедствий, что шлейфом тянется за мной. Колени подкашиваются, и я сползаю вниз по стене.
— Это еще как посмотреть.
— Что ж, до идеала тебе, конечно, далеко, но по нынешним временам сгодишься.
Гейл садится рядом на корточки.
— Поверить не могу, что ты позволяла всем этим людям себя трогать, — качает он головой, — Все ждал, когда же ты бросишься к выходу.
— Заткнись, — смеюсь я.
— Твоя мама будет тобой гордиться, когда увидит репортаж.
— За всеми ужасами, которые здесь творятся, она меня даже не заметит. — Я поворачиваюсь к Боггсу. — И так во всех дистриктах?
— Почти. Мы изо всех сил стараемся помочь, но не всегда это возможно. — На минуту он замолкает, прислушиваясь к словам в наушнике. Я вспоминаю, что до сих пор не слышала голос Хеймитча, и начинаю копаться в своем, проверяя, не сломался ли. — Мы возвращаемся. Срочно, — говорит Боггс, одной рукой помогая мне встать. — Возникли проблемы.
— Какие проблемы? — спрашивает Гейл.
— Бомбардировщики на подходе. — Боггс натягивает мне на голову шлем Цинны. — Живо!
Не понимая, что происходит, бегу вдоль стены склада к посадочной площадке. Я не чувствую опасности. Голубое небо все такое же чистое, люди по-прежнему несут раненых к госпиталю. Никакой тревоги. И тут начинает выть сирена. Считанные секунды спустя над нами возникает клин капитолийских планолетов и начинают сыпаться бомбы. Меня отбрасывает на стену склада. Правую ногу сзади чуть повыше колена обжигает боль. В спину тоже что-то ударило, но бронежилет меня защитил. Боггс прикрывает меня своим телом. Земля под ногами сотрясается от разрывов.
Стоять прижатой к стене, когда вокруг сыплются бомбы, — ощущение не из приятных. Как там отец говорил про легкую добычу? Глушить рыбу в бочке. Мы и есть та самая рыба. А улица — бочка.
— Китнисс! — Я вздрагиваю от голоса Хеймитча в ухе.
— Что? Да. Что? Я здесь! — кричу я.
— Слушай меня. Пока они бомбят, мы приземлиться не можем. Главное, чтобы они не заметили тебя.
— А они еще не знают, что я тут? Удивительно. Обычно причиной всех бед бываю я.
— Разведка считает — нет. Атака была спланирована заранее.
Следом подключается Плутарх, его голос звучит спокойно, но властно — голос главного распорядителя Игр, привыкшего командовать в любых обстоятельствах.
— Через три здания от вас синий склад. Внутри, с северной стороны, убежище. Сможете туда добраться?
— Постараемся, — говорит Боггс.
Плутарха, должно быть, слышали все, потому что телохранители и съемочная группа сразу поднимаются с земли. Я машинально ищу глазами Гейла. Он тоже на ногах. Кажется, его не задело.
— У вас около сорока пяти секунд до следующей атаки, — предупреждает Плутарх.
У меня вырывается стон, когда переношу вес на правую ногу, но я не останавливаюсь. Нет времени осматривать рану. Может быть, даже лучше, что я ее не вижу. К счастью, обувь на мне тоже Циннина. Подошвы рифленые и хорошо пружинят. В тех разношенных ботинках, что мне выдали в Тринадцатом, я бы далеко не убежала. Боггс идет впереди, я следом. Никто не думает меня обгонять, наоборот, все прикрывают меня со спины и по бокам. Секунды утекают как вода, и я заставляю себя перейти на бег. Второй серый склад позади, мы бежим вдоль грязно-коричневой стены третьего. Впереди уже виднеется выцветший синий фасад. Там убежище. Вот и угол, осталось только перебежать проход между зданиями, но тут начинается новая атака. Инстинктивно бросаюсь на землю в проход и откатываюсь к синей стене. Теперь своим телом меня прикрывает Гейл. На этот раз бомбежка длится дольше, зато взрывы гремят не так близко к нам.
Ознакомительная версия.
