даже уютном, несмотря на отсутствие за ненадобностью кухни и туалета! – не было столь мертвó и кисло. Им было где посидеть, полежать, поиграть в карты, домино и шахматы, даже нарды у них имелись; были электронные книги, плееры и домашний кинотеатр с подборкой хороших фильмов. Ничего подобного в этом корабле не было. Не было вообще ничего, что предполагало бы активную жизнедеятельность экипажа.
Было только округлое – около четырёх метров в диаметре – помещение, в которое с трёх сторон вели три одинаковых коридора длиной в три и шириной в полтора метра. Вдоль вогнутых простенков между коридорами, по два на простенок, вертикально располагались шесть металлических саркофагов, от оснований которых к центру помещения тянулись направляющие желоба с роликовыми каретками внутри, по которым саркофаги, очевидно, скользили, чтобы принять близкое к горизонтальному положение во время старта и посадки корабля.
Пять из шести саркофагов были открыты. Внутри эти камеры хранения для людей были обильно вымазаны потёками какой-то прозрачной слизи; вдоль боковых стенок полостей свисали ремни с замками, трубки, пучки катетеров и датчиков. А вот шестой саркофаг был с пассажиром…
Вернее, с пассажиркой. Из-за прозрачного окошка в верхней части крышки саркофага на мертвецов бессмысленным взглядом безнадёжного имбецила смотрела молодая негритянка, – некрасивая, мордастая, лупоглазая, с широким в пол-лица носом и огромными вывернутыми губами. Стриженая налысо крупная голова негритянки крепко сидела на толстой, как у атлетичного мужика, шее, от которой в стороны расходились терявшиеся за границами окошка широкие плечи. Видимые до половины груди женщины были некрупными, даже скорее маленькими, какие обычно бывают у сидящих на гормональных препаратах спортсменок.
Любознательного и начитанного Лёху вид саркофага с зомби-негритянкой внутри навёл сначала на мысли о мифическом орудии казни, применение которого огульно приписывалось католическим святым отцам-инквизиторам выдумщиками эпохи Просвещения, а потом напомнил ему одну старую песню, которая тотчас и закрутилась по кругу в мёртвой Лёхиной голове.
– Хм, да-а… – протяжно произнёс Андрей Ильич, поводив ладонью перед окошком, и понаблюдав за мутными, какие бывают только у мёртвых, безумными глазами обитательницы саркофага. – Как говорила когда-то давно моя школьная учительница Ирина Николаевна… Кстати замечу, красивая была женщина!.. Так вот, говорила она так: полное отсутствие всякого присутствия…
– Небось по другому поводу-то говорила? – предположил Майор.
– Разумеется. Но здесь эти слова подходят идеально.
– Может, выпустим негритоску? – предложил Лёха. – Посмотрим, вдруг нас жрать кинется?..
– Не кинется, – сказал Сергей. – Эта Анжела Дэвис тупее баобаба.
– А другие, значит, не такие тупые, раз ушли гулять… – сказал Андрей Ильич, окидывая пустые саркофаги цепким взглядом старой ищейки. – Интересно, они живые, или как мы?
– Живые, – ответил ему Майор. – Мы тут с Серым провели кое-какое расследование, пока вас ждали…
– Вот как… – Андрей Ильич посмотрел на Сергея, тот кивнул:
– Идём, покажу кое-что!
Сергей прошёл в один из коридоров и остановился у сдвинутой вбок панели, за которой была ниша с полками. Только теперь Андрей Ильич и Лёха заметили, что таких сдвижных панелей в коридорах было множество.
– Смотрите сюда, – Сергей указал на сложенный на полках за панелью серый с оранжевыми вставками скафандр, полностью оранжевый шлем, объёмный ранец, какие-то подсумки и приборы в чехлах. – Это комплект Анжелки.
Вот дыхательный аппарат… – Он достал ранец и поставил его на пол перед товарищами. – Видите эти крышки? Вот сюда заряжаются такие вот контейнеры… Они с какой-то химической муйнёй, из которой получается дыхательная смесь… Здесь батареи питания… Вот этот и этот шланги подключаются к скафандру. – Сергей вытащил из ниши скафандр и бросил его на пол, развернул, показывая – куда подключаются фланцы шлангов. – А вот… – Он смахнул с полки в проход целую охапку разных подсумков и чехлов, достал из образовавшейся кучи ранчик поменьше. – Вот эта вот штука пристёгивается спереди, как кираса. В ней пищевые концентраты – слона прокормить неделю можно! – и целый набор интереснейшей фармакологии… Всё подключается к скафандру. – Откинув клапан ранчика, Сергей вскрыл контейнер с препаратами, стал доставать из гнёзд толстые длинные гильзы и читать надписи на них: – Метапервитин, Икс-Бетапродин, Бензилморфин, Ацеторфин, Диэтиламид-тартрат д-лизергиновой кислоты – тьфу ты! хрен выговоришь!
– О как! ЛСД! – Отметил Андрей Ильич знакомое название.
– Оно самое, товарищ следователь. Оно самое. А что такое Метапервитин знаешь?
Сергей снова взял толстый как сигнальный патрон цилиндр и повертел его в руке, осматривая.
– Хм, дай угадаю. Боевая химия?
– Именно, Ильич. Метамфетамин это.
В двадцатом веке, во Вторую мировую, которая для нас – Великая отечественная, Первитин в виде таблеток вовсю жрали фашисты, а японские камикадзе им вообще кололись. Пиндосы активно кушали Первитин в Корее и Вьетнаме… В начале двадцать первого века ИГИЛовцы [23], а чуть позже и укронацисты глотали так называемые «таблетки джихада» – Каптагон – это уже похлеще Первитина… А вот это ширево, – Сергей покачал в руке гильзу с Метапервитином, – на порядок мощнее и Первитина и Каптагона. Это натуральный Озверин!
– Что, интересно девки пляшут, если снизу посмотреть, да, Пинкертон? – Стоявший рядом Майор легко толкнул локтем призадумавшегося Андрея Ильича и кивнул в сторону саркофага со страшной негритянкой.
Андрей Ильич автоматически проследил взгляд товарища и сдержанно улыбнулся:
– Ну нет, не хочу я видеть, что у неё там внизу…
А потом он повернул ставшее серьёзным лицо к Сергею и холодно произнёс:
– Значит, выходит, к нам, на нашу, – мёртвый опер выговорил это слово с нажимом, – планету, на наш Марс прилетели обдолбанные Озверином живые янкесы… У кого-нибудь есть сомнения относительно их намерений?
– Не просто живые, – сказал Сергей. Его лицо показалось мертвецам более мёртвым, чем было всегда. Никаких обычных ухмылок, никакой весёлости. – Не просто обдолбанные ЛСД и чёрт знает какими ещё галлюциногенами… Часть названий я просто не смог выговорить. Не просто под боевой химией, Ильич… Под очень-очень-очень сильной химией! И ещё они – камикадзе.
– То есть, назад они не полетят?
– Нет, Ильич, не полетят. Это путешествие в один конец. В коридоре, через который мы вошли, за одной из панелей есть монитор автопилота. На нём показания состояния корабельных систем. В баках нет горючего. Оно ушло на корректировки курса сюда, и на посадку. Корабль, как видишь, не приспособлен для жизни нормальных людей… Эти гробы, – Сергей кивнул на саркофаг с продолжавшей дебильно таращиться на них через окошко негритянкой, – это что-то вроде камер для анабиоза, в которых экипаж спал всю дорогу сюда. Сомневаюсь, что пиндосы залезут в них обратно, чтобы дождаться, когда за ними прилетят с Земли… В скафандрах своих они вряд ли долго проживут. Никакая химия не поможет им научиться дышать местным углекислым
