сам на себя не похож, и неизвестно, я это или не я…
– Иссяк старикан, да и перегрелся, – без тени сочувствия сказал Андрей. – Небось переживает, что второго Моисея из него не вышло. Манны тут нет, а упыри есть. Посоветуй ему окунуться в ручей.
– Сам и посоветуй. Кто я такая, чтобы он меня слушал? Явилась, чтобы арестовать его. Недруг по определению. Да и не в перегреве тут дело…
– А в чем?
– Не знаю! О, черт…
Затрясло. Толчки были сильные, хотя с главным землетрясением, конечно, не сравнить. Земля колебалась минуты две. Над сожженными горами поднялось облако сухого пепла.
– Афтершок, – сказал Андрей, чтобы что-нибудь сказать. – Они будут еще повторяться, может, год, может, два.
– Я знаю, – безразлично отозвалась Юлия.
Они долго молчали. Андрей сходил к ручью, умылся и напился, потом то же самое сделала Юлия. У ручья было тесно, люди жались к нему как к единственному источнику жизни. Теплая мутная вода отдавала какой-то щелочью. И наплевать: было бы просто свинским издевательством, окажись вода чистой, холодной и вкусной. Смахивало бы на последний пир накануне казни.
Крупное, неизвестно откуда взявшееся насекомое, каких не видывали люди ни возле океана, ни в горной долине, громко прожужжало возле самого уха Андрея и, вовсю работая неразличимыми крыльями, зависло перед лицом Юлии. Та махнула рукой, и насекомое умчалось.
Но и не улетело восвояси. Видно было, как оно покружилось вокруг Эрвина, привлеченное, вероятно, запахом пота, как оно зависло перед ним с таким же грозным гудением, как перед Юлией, и как Эрвин замахал обеими руками. Только тогда насекомое унеслось прочь, а Эрвин поднялся на свои протезы и произнес торжествующе:
– Ага!
– М-м? – немедленно отреагировала Юлия, и Андрей понял, что она, как и он, все это время надеялась на старика. И сейчас они оба надеются на то, что стариковское «ага» вообще что-нибудь означает…
Он встал, и солнце тотчас ударило его в голову. Вот зараза! Затылок моментально стал горячим. Не надо было разматывать чалму…
– Вот, значит, как тут все устроено, – задумчиво проговорил Эрвин, обращаясь больше к пустыне, чем к приблизившемуся менеджеру обреченного народа. – Знать бы заранее…
– Что устроено? – сипло и зло спросил Андрей.
– Местный круговорот жизни. – Старик вдруг заговорил как по писаному. – Как только красный карлик загоняет Лусию на короткую орбиту, жара дает диким животным равнины понять, что пора уходить в горы. Уходят жвачные, за ними тянутся хищники. Этот инстинкт вырабатывался миллионы лет. Затем кору планеты начинает трясти, плиты сбрасывают накопившиеся напряжения, с моря приходит громадная волна и забрасывает на равнину полчища несуразников. Из них вылупляются черные многоножки и первым делом выедают в предгорьях отставших животных. Не более чем легкая закуска. Затем они ползут в горы за настоящей добычей…
– Мы это уже видели. Ты дело говори.
– А ты меня не перебивай! – рассердился Эрвин. – Или слушай, или поди займись чем-нибудь… Слушаешь? Итак. Нормальной сухопутной фауне Лусии есть чем прокормиться в долинах Южного кряжа, но противостоять электрическим многоножкам не в силах даже самые свирепые хищники. Куда животным податься? Некоторые, вероятно, лезут выше, в горные неудобья, но большинство отступает в пустыню, мы их видели…
– Где кормятся песком и пьют его же? – мрачно съязвил Андрей. – Ты ума лишился?
– Они там терпят, – возразил старик. – Просто терпят. Выжидают. Слабые мрут, бестолковые становятся добычей песчаных упырей, а сильные и осторожные выживают, чтобы вернуться в горные долины, как только многоножки перемрут.
– Что-о?
– Между прочим, я уверен, что у песчаных упырей тоже тысячелетний цикл…
– Наплевать на упырей! – закричал Андрей и даже ногой притопнул в нетерпении. – Что ты сказал о многоножках?
– А то. Данных для прикидочного расчета уже достаточно, а он хоть и прикидочный, но в своей основе верный, за это я ручаюсь. Ты сам мог бы сообразить: кого будут жрать многоножки, когда схарчат всю доступную фауну? Это первое. Почему местные сухопутные животные вообще существуют? Это второе. Вывод может быть только один: многоножки долго не живут. Это не особая экологическая форма местной жизни, я ошибался. Несуразники просто личинки, а многоножки – имаго. Им только-то и нужно, что нажраться от пуза, накопить энергию для размножения, отложить в стекающие с гор ручьи яички или икринки – не суть важно – и сдохнуть. Вода донесет икринки до океана, из них вылупятся крошечные несуразники, подрастут и станут размножаться партеногенезом, а через тысячу лет цикл повторится, потому что сила вида заключена в половом размножении. Вот так.
Андрей только моргал. Переведя дух, Эрвин ждал, когда менеджер разложит информацию по полочкам в своей не самой глупой, но, увы, заурядной голове.
– Значит… надо просто выждать? – с надеждой спросил Андрей.
Эрвин покачал головой.
– На краю пустыни? Не дождемся, перемрем. У нас один реальный выход: пойти и отвоевать себе место в горах. Хотя бы одну более-менее изолированную долину, на первое время нам больше и не надо. Там мы займем оборону и продержимся до того момента, когда многоножки начнут издыхать, в этом мы им охотно поможем. И тогда – весь Южный кряж наш! На тысячу лет.
«На девятьсот девяносто семь», – механически поправил про себя Андрей, радуясь вспыхнувшей надежде и уже прикидывая в уме, какая из виденных им долин годится для захвата и удержания, но все же спросил строптиво:
– А через тысячу лет – все заново?
– Да, но уже на новом уровне, – наставительно произнес Эрвин, подняв кверху коричневый стариковский палец. – Наши потомки будут знать, что их ждет и когда. На ближайшую тысячу лет у нас уйма работы: сделать Южный кряж зоной, комфортной для развития цивилизации. Тут должны быть рудные месторождения. В долинах – сеять, развести плантации когнитивного ореха, на склонах пасти скот. Получше приглядеться к местным животным – может, кого-то из них стоит одомашнить. На горных речках – малые электростанции, на вершинах – ветряки. Без спешки, но методично укреплять северный рубеж на всем его протяжении и в следующий раз не допустить прорыва многоножек в горные долины. А через тысячу лет – вернуться на побережье, но не вдруг и не всем. Часть населения должна остаться в горах. Придется подумать о дорогах, связывающих горы с побережьем, и еще о многом другом… но я, пожалуй, думать
