— Накидывай быстро.
— Давайте вернемся в харчевню. Там и девчонку можно будет переодеть, — снова предложил я.
И мы заспешили через площадь.
Шагая, я думал, что тут, по идее, повсюду должны быть камеры видеонаблюдения. И то, как поведут себя патрульные, очень и очень много скажет о расстановке сил в этом куполе. А может, и в других тоже. Кстати, сирены-то воют, но приближаются очень неторопливо. Вся наша процессия уже пересекла площадь и расселась вокруг сдвинутых Фрэдом и его дочерью столов, а патрульный кар только появился. Уже интересно.
К нашему столику спешил встревоженный обладатель безупречного пробора. Причем смотрел он исключительно на разбитую физиономию девчонки, безошибочно определив источник возможных проблем. Фрэдова валькирия перехватила этот взгляд и, нехорошо сощурив глаза, произнесла елейным голосом:
— Уважаемый, пожалуйста, по бокалу пива мне и моим спутникам. Девочке — горячего какао. Очень сладкого и побольше молока.
Человек с пробором остановился, словно наткнулся на бетонную стену. Сглотнув, вежливо кивнул и исчез. Я с новым интересом взглянул на женщину. Невысокая, с крепкой спортивной фигурой. Короткая практичная стрижка, смуглое лицо, темные внимательные глаза. Чуть широковатые скулы, слегка вздернутый нос, твердо очерченный рот и упрямый подбородок. Ни малейшего фамильного сходства с массивным Фрэдом. И, честно признался я себе, сестричка весьма и весьма привлекательна, если, конечно, вы не приверженец холодной бесполой модельной красоты. И ее явно знали и не рисковали связываться без необходимости. Возьмем на заметку.
Между тем полицейские обреченно вылезли из кара и встали возле проулка, в котором и случилось нарушение правопорядка. Неподвижно стояли и глубокомысленно смотрели в стену. Трое усталых мужиков с поникшими плечами и уныло висящими вдоль тела руками. М-да…
Насмотревшись на стену, они развернулись, двое залезли обратно в кар, а третий пошел через площадь. К нам. Я непроизвольно напрягся, хотя все документы у меня были в порядке, просмотр записей с камер продемонстрировал бы, что я защищался, да и свидетелей хватало. Но кто знает, что решит местная Фемида, дойди дело до разбирательства?
Полицейский, тяжело топая окантованными металлом ботинками, подошел к нашей компании и, глядя куда-то в середину стола, сказал:
— Старший патрульный Джастрикт. Кто-нибудь из вас видел драку на той стороне площади?
Валькирия ответила тут же:
— Нет, офицер. Мы с друзьями все это время сидели здесь и ничего не видели.
Патрульный поднял голову, тяжело осмотрел всех нас. Остановился на опухшей физиономии девчонки:
— Сударыня, прошу предъявить ваши документы.
Вот теперь над столом повисло действительно тяжелое напряженное молчание. Впрочем, ненадолго. Тщательно выговаривая каждое слово, глядя куда-то в переносицу полицейского, дочка Фрэда проговорила:
— Ирвин, эта девушка — сестра-воспитанница, находящаяся на моем попечении. Ее документы находятся на оформлении в нашем офисе. Я готова лично привезти их тебе завтра в полдень.
Полицейский вздохнул. Сняв маленький, похожий на кастрюльку шлем с прозрачным щитком, стал похожим на пожилого спаниеля. Помассировав лоб, сказал заезженно-официальным тоном автоответчика:
— Сестра Анна, я жду документы завтра. Вызов, видимо, оказался ложным. Самопроизвольное срабатывание системы.
Я едва сдержался, чтобы не спросить насчет ложного срабатывания камер, но все же прикусил язык.
Коротко кивнув, полицейский вышел.
Хозяин заведения возник тут же — с подносом, нагруженным тяжелыми керамическими кружками, от одной из которых поднимался сладко-пряный пар, и блюдечками с чем-то белым и мелко нарезанным. Видимо, закуской к пиву.
Отдельно стояла вазочка с розовыми кубиками какой-то сладости.
Поставив его на стол, хозяин умильно посмотрел на Аниту:
— Это для вашей воспитанницы. За счет заведения.
И исчез.
Анита подтолкнула дымящуюся кружку к девчонке и велела:
— Пей, — после чего взяла свою, сделала основательный глоток и вкрадчиво спросила у Фрэда: — Так объясни мне, милый папа, что все это значит?!
Папенька безуспешно попытался спрятаться за своей кружкой, но это не помогло. Взгляд дочери держал его не хуже системы самонаводящейся ракеты. Наконец он не выдержал и буркнул:
— Пойдем, вон туда присядем.
И они пересели за столик в дальнем углу зала. Оттуда сразу же донесся низкий голос Аниты, периодически его перекрывал бас Фрэда, но тут же стихал, и было видно, как съеживается бывший рейнджер.
Я наблюдал за происходящим с веселым интересом, лениво обдумывая: с кем же это мы схлестнулись? Парни явно чувствовали себя уверенно, на полицию плевали, но в открытую связываться не захотели. Значит, есть тут силы, которые этих курточников могут окоротить. Скорее всего, службы безопасности сложившихся альянсов. У Сестричек наверняка что-то такое имеется, а корпоративщикам и подавно сам бог велел. Сталкеры? С этими сложнее, но, думаю, и они, если их слишком сильно прижать, предпочтут просто устроить теплой гоп-компании исчезновение на поверхности. Или как правильно — на плоскости? Но за что же так девчонку-то отделали?
Платформа с напарником все не возвращались, пиво заканчивалось. Оставшаяся за столом женщина держалась отстраненно, подчеркнуто опекая начавшую клевать носом девчушку. Я тихонько сказал:
— Вы бы сходили пока, переодели ее.
Кивнув, она потащила свою подопечную в туалет, а я остался в одиночестве.
* * *
— А теперь скажи наконец, какого дьявола все это значит, — прошипела Анита, навалившись грудью на стол.
Фрэд смущенно морщился, сцеплял и расцеплял пальцы, чесал нос и чувствовал, что не может удержаться — расплывается в широченной счастливой улыбке. Ощущая себя при этом абсолютным старым идиотом. В чем готов был немедля признаться, если это доставит его девочке радость. Жена в такие моменты вздыхала и говорила, что дочки вьют из него веревки. Фрэд и с ней соглашался. Правда, поступал все равно по-своему. И сейчас он собирался сделать так же.
— Папа, я жду. Очень. Жду. Объяснений. — Анита кипела, и Фрэд понимал, что у нее есть для этого все основания. Но будь он проклят, если причинит Аните боль, рассказывая, зачем он здесь на самом деле. Есть вещи, которые близкие просто не должны знать. И будь он еще раз проклят, если скажет своей девочке правду. Он помялся еще немного, пока Анита не налилась нежно-малиновым цветом, и тяжело вздохнул. Взял ее руку в свои:
— Детка, ты же знаешь, что я не всегда был парковым рейнджером.
