— Интересный у вас пистолет, ротмистр, — сказал поручик. — Я таких никогда не видел.
— Это маузер, — ответил я, вытаскивая оружие и кобуры и протягивая его поручику. — Немецкая игрушка. Трофейный. Знатная штука. Двадцать патронов в магазине.
Этот маузер я забрал с трупа Черного Абдуллы. Башибузуку он был без надобности. Никто, в общем-то, не возражал против того, что возьму себе этот трофей. Мой старый пистолет остался лежать в чемодане. Правда, под эту модель пришлось перешивать кобуру.
— Подумать только, — протянул поручик. — Двадцать патронов. Страшное дело. Калибр только маловат. Убойная сила, наверное, меньше, чем у наших револьверов.
— Есть такое, — кивнул я. — Но это компенсируется большим количеством патронов. Три патрона против одного в смит-вессоне. И бьет точнее на большее расстояние.
Поручик поглядел на прицельную рамку. Там были отметки до тысячи метров. Поручик провел на ней бегунком. Вернул обратно.
— И что, на самом деле, бьет на километр? — подивился он, возвращая мне пистолет.
— Ну, не такое уж это чудо-оружие, — усмехнулся я. — Даже из винтовки на километр вряд ли попадешь, если стрелять без оптического прицела. А уж из пистолета так и подавно. Я ни разу не стрелял дальше чем на пятнадцать метров. Но на этой дистанции маузер бьет очень точно. В глаз, конечно, не попадешь, а вот в голову — запросто.
Наша карета остановилась. Дверца отворилась. На подножку забрался жандармский унтер с карабином через плечо. Ни слова не говоря, он сверился с бумагой, которую держал в руках. Кивнул то ли самому себе, то ли нам. И захлопнул дверцу. Через минуту карета двинулась дальше.
— Оцепление порта, — объяснил поручик. — Наше описание передали заранее. У второго кольца, того, что непосредственно охраняет пирс, куда причалит «Александр Второй», есть даже наши фотокарточки.
— Строго все, — кивнул я.
— Предельно, — подтвердил поручик. — Посольство охраняется по первому разряду. Высочайшее распоряжение. А у нас тут такой дурдом творится. Чувствую, полетят еще головы после нападения на нас с вами, ротмистр.
Я только плечами пожал. Говорить, что полетят эти головы, в общем-то, за дело, мне совсем не хотелось. Поручик ведь служил здесь — вместе с теми, о чьих головах мы говорили, а, скорее, даже под их начальством. И ему не слишком приятны будут мои слова.
Так, в молчании, миновали мы и второе кольцо оцепления. Только там нас попросили выйти из кареты. И точно так же, под конвоем, меня, словно арестанта, проводили до сходен «Императора Александра Второго».
Я даже на мгновение замер около сходен. Очень уж впечатляюще выглядел броненосец. Новой модели, спущенный на воду едва ли не в прошлом году корабль поражал своей мощью. Орудийные башни грозят любому врагу зачехленными орудиями. Стволы главного калибра смотрят в небо — их сразу два, для того чтобы вести огонь как можно быстрее. Те же, что поменьше, торчат из башен сразу по три. Башен этих пять штук. Три на носу. Еще пара — на корме.
Но впечатляли не они. Большие пушки мне приходилось видать в Кронштадте. Там в фортах даже побольше образцы имеются. А вот мощный таран, о который разбивались мелкие волны, и укрытые в каучуковые чехлы дисковые лезвия, — совсем другое дело.
Казалось, теперь, когда пушки стреляют на многие километры, в чем-то подобном нет смысла. Однако развитие металлургии довело как раз до обратного. Болванки, даже самых больших калибров, бывало отлетали от брони современных линкоров, оставляя на них только глубокие царапины. А уж при мизерном проценте попадания это и вовсе часто делало пушки практически бесполезными. И не раз корабли сходились буквально на пистолетный выстрел, обрушивая на вражескую палубу снаряды средних и малых калибров. В то время как под водой свое страшное дело делали такие вот дисковые лезвия и длинные тараны. При удаче они могли отправить самый мощный броненосец противника на дно за считанные минуты. Правда, чаще всего корабли расходились, не доводя до страшной гибели среди обломков.
Жить-то всем хочется.
Частично убранные под днище дисковые лезвия все равно мешали кораблю нормально причалить. Поэтому на броненосец вело двое сходен. Первые переброшены с пристани на лезвие. Вторые уже поднимались с полотна дисковой пилы на борт. У первых дежурил очередной наряд жандармов. Хотя, в общем-то, на пристани рядом с «Императором Александром» никого не было. За исключением нас с поручиком и нашего конвоя.
Еще у сходен стоял военно-морской офицер с мичманскими погонами на белом кителе. Он приветствовал меня воинским салютом.
— Задерживаетесь, — сказал он. — Вы должны были прибыть, — он глянул на свой хронометр, который демонстративно держал в руке и даже с открытой крышкой, — в одиннадцать десять. А сейчас одиннадцать тридцать две. Разрешите поинтересоваться, чем вызвана подобная задержка, ротмистр?
— Получите по радио сводку происшествий в Севастополе, — ответил я, — тогда и узнаете.
Я обернулся к поручику. Тот отдал мне честь. Я козырнул в ответ. И протянул ему руку.
— Бывайте, поручик.
— С богом, ротмистр.
Мы пожали друг другу руки. И я повернулся обратно к мичману. Поручик же вернулся в карету.
Мичман все более демонстрировал нетерпение. Однако ничего не стал говорить. Только щелкнул крышкой хронометра.
Мы с ним спустились по сходням на диск пилы.
— Осторожнее, — не оборачиваясь, произнес мичман. — Пила закрыта каучуковым чехлом только снизу и по режущей кромке. Сейчас мы пойдем по крашеному металлу. Постарайтесь не упасть, ротмистр.
Я ничего на это отвечать не стал. Быть может, это у меня просто дурное настроение, поэтому и кажется, что мичман пытается уязвить меня едва ли не каждым словом. А он просто предупреждает меня об опасности падения.
— Когда я могу представиться капитану «Александра»? — поинтересовался я, когда мы миновали скользкую поверхность пилы и остановились у сходен.
— Через полчаса, — оглядев меня с головы до ног, произнес мичман, — когда наш корабль покинет акваторию Севастополя. Но нужды в этом нет. Достаточно будет представления вашему начальнику.
Мне еще отчаянней захотелось врезать мичману по его надутой флотской физиономии.
— Матрос проводит вас, — кивнул мичман на здоровяка с лихо закрученными усами.
Ему как будто не терпелось избавиться от меня. А мне очень хотелось просто плюнуть ему вслед.
— Пожалуйте, вашбродь, — густым басом, какому бы позавидовал и оперный певец, произнес матрос.
Он проводил меня по кораблю. Тяжелые башмаки его глухо стучали по металлу палубы. А вот мне в туфлях было, действительно, тяжеловато. Шагать приходилось с носка на пятку. Если же я неосторожно наступал на каблук, то почти гарантированно терял равновесие. Но всякий раз меня поддерживал матрос. Он ловко хватал меня под локоть, не давая упасть.
