— Вам ведь так и не удалось найти документов о собственности русского посла, купленной здесь, в султанате. На его имя.
— Так и знал, что именно в них было все дело! — воскликнул Лоуренс, широко улыбнувшись.
Отвыкший от эксцентричности майора лорд поморщился.
— Не только в них, конечно же, — отмахнулся Бредфорд. — Но это не снимает с вас обязанности найти эти документы. А кроме того, не дать русским следователям из комиссии выйти на наш след в уничтожении посольства. И все должно быть проделано чисто, Лоуренс. Очень чисто.
— А не то вы подчистите за мной, — усмехнулся Лоуренс, — или уже сразу меня. Я могу быть свободен, милорд?
— Одну минуту, — остановил его Бредфорд. — Из Лондона прибыл некто Джеймс Браун. Он недавно в нашем Арабском бюро, но уже успел зарекомендовать себя с лучшей стороны. Он окажет вам помощь в этой миссии. Если справится со своими обязанностями, то Браун останется здесь, а вы сможете снова отбыть в бурские республики.
— И где я могу встретиться с этим самым Брауном? — поинтересовался Лоуренс.
— Он ждет вас в приемной.
Щелчок каблуков. Ладонь к фуражке. И Лоуренс, печатая шаг, как на плацу, вышел из кабинета.
В приемной на стуле сидел один-единственный человек в коричневом костюме хорошего сукна. Рядом с ним лежал котелок, смотрящийся среди левантийской роскоши просто неуместно. Под стулом красовался саквояж.
— Джеймс Браун? — поинтересовался у него Лоуренс.
— К вашим услугам, — поднялся со стула молодой человек.
— Поступаете в мое распоряжение, — махнул ему рукой Лоуренс. — Буду вводить вас в курс наших местных дел.
Вместе они вышли в майскую жару Константинополя.
Дорога до Стамбула заняла почти неделю. С каждым днем жара нарастала. Все мы много времени проводили на палубе линкора. Однако к полудню она раскалялась будто адская сковорода. И передвигаться по ней можно было только в ботинках на толстой подошве. Такими постарались разжиться все. Ими щеголяли и офицеры «Александра Второго», и почти все пассажиры.
На борту броненосца плыли все члены нового посольства. Пока из-за нестабильной обстановки в столице султаната без семей. Здесь был и полномочный посланник Русской империи действительный тайный советник Иван Алексеевич Зиновьев, который до того был директором Азиатского департамента. И его первый заместитель статский советник Петр Валентинович Меркулов. И командир казачьего конвоя полковник Борис Захарович Медокур. Были и дипломаты рангом поменьше, и казачьи офицеры.
Рядовые казаки тоже предпочитали находиться на палубе, а не торчать в тесных, душных кубриках, вместе с матросами. Место на корабле ограничено, потому казакам просто повесили дополнительные гамаки в матросских кубриках. Ни те, ни другие подобному соседству были не рады.
Мы с князем почти не расставались друг с другом. Он рассказывал, чем нам придется заниматься в Стамбуле. И я понимал с каждым днем все больше, что дело мне предстоит непривычное и крайне сложное.
— Не жалеете о своем рапорте, Никита? — не раз спрашивал меня князь. И каждый раз я отрицательно качал головой. Я ни о чем не сожалел. Как бы сложно мне не пришлось в самом скором будущем, отказываться от начатого я не привык. Несколько раз я говорил это князю, но когда он в очередной раз задал мне свой сакраментальный вопрос, уже просто покачал головой.
И вот жарким майским утром на горизонте показались минареты Стамбула. Бронзовые полумесяцы на их шпилях сверкали на солнце. Купола мечетей медленно вращались, острые углы их сверкали едва ли не сильней. Когда они сойдутся, образуя луковицу, вроде тех, что украшают православные храмы, зазвучат механические муэдзины, призывая мусульман к молитве.
Всех свободных от вахты матросов выстроили на палубе. В белых парадных робах и бескозырках стояли они по обоим бортам. У сходен — отдельной группой офицеры под предводительством капитана. Посольство шагало по этому живому коридору с очень широко расставленными стенками. Первым шел посол Иван Алексеевич Зиновьев в вицмундире и при шпаге. За ним в таком же виде дипломатический корпус нашего посольства. Потом казаки Медокура в синих парадных мундирах — при шашках и карабинах. Среди них были и мы с князем. Других жандармов при посольстве не было, а потому шли мы вместе с донцами конвоя. Надеясь, что наши мундиры затеряются среди казачьих.
Так, в общем-то, оно и вышло.
Мы прошли по очень длинным сходням под гром духового оркестра, играющего на берегу. Матросы и офицеры «Императора Александра Второго» отдали нам честь. Все военные, сходящие на берег, ответили им воинским салютом.
— Благодарю вас, капитан, — протянул руку капитану «Императора Александра» Зиновьев.
Тот крепко пожал ее.
Еще раз кивнув капитану, Зиновьев ступил на сходни. И хоть он был уже пожилым человеком, к веревочным перилам их даже не прикоснулся. Голова высоко поднята. Спина прямая, будто у гренадера на смотре. Каблуки туфель отбивают четкую дробь по доскам сходен.
— Только так и должен идти мужчина, — полушепотом произнес мне князь Амилахвари. — Особенно военный. Любой взявшийся за веревки сходен уронит честь всего нашего посольства.
Но никто из нас чести посольства не уронил. Хотя идти надо было весьма приличное расстояние. Сходни были достаточно широки и тяжелы — совсем не качались. Небольшими группами сходили мы на левантийскую землю.
А там нас оглушал духовой оркестр. Несколько десятков одетых в синие мундиры с красными фесками солдат наяривали на самых разнообразных музыкальных инструментах. Играли они, конечно же, гимн Левантийского султаната.
Приветствовал нас сам падишах Абдул-Хамид II. Одетый в темно-синий мундир, по-восточному богато украшенный золотым шитьем. На голове красная феска, также богато расшитая золотом. Кисточка ее и вовсе была отлита из этого благородного металла. Через плечо переброшена шелковая перевязь, к которой крепится сабля, сверкающая от обилия драгоценных камней.
Его окружали многочисленные генералы и дипломатические чиновники. Все, как один, с длинными, густо намасленными бородами. Одеты они были подобно правителю в роскошные мундиры или же черные костюмы с котелками и цилиндрами. В глазах некоторых даже поблескивали монокли, как у самого падишаха.
И ни единого представителя местного духовенства. Да и просто человека в традиционной левантийской одежде не увидеть. Со слов князя Амилахвари я знал, что ее тут носят только те, кто открыто показывают свое неприятие изменений и европеизации. Из тех, конечно, чье мнение и демонстративное поведение хоть на что-то влияло. Остальные же представители левантийской элиты ограничивались одной только красной феской с золотистой кисточкой.
