Мы уже проехали пару-тройку жилых кварталов в черте города, когда он буркнул, словно бы нехотя:
— Пообещал.
* * *
«Чёрный город» и впрямь казался чёрным. Очнись я тут, не зная, где нахожусь, мне хватило бы секунды, чтобы понять: это — Чёрный город.
В салон машины просочился кислый неприятный запах, и шофёр нервным движением отключил воздухозабор. Пошёл мелкий дождь, заработали дворники, и лобовое стекло покрылось грязевой плёнкой. Прямо по курсу всё ближе становилась высоченная заводская труба, из которой в небо поднимался густой столб чёрного дыма. Глядя на него, я нервно сглотнул. Казалось, что это — целенаправленная акция по зачистке района. Но — нет. То был обычный рабочий день.
Людей на улицах было много, и практически все носили респираторы и очки-гогглы. Те, что победнее, обходились тряпичными масками на нижней половине лица. Каждый третий заходился в кашле.
Н-да уж… Буду справедлив к своему миру. У Концернов всё-таки есть хорошие системы фильтрации и более экологичное топливо.
Там, куда мы в конечном итоге свернули, было ещё более-менее. Завод остался в стороне, тучи раздались, и сквозь мутный воздух солнце робко касалось лучами некогда белого двухэтажного здания за ржавым забором. Какой смысл был в заборе — я не понял. Ворота отсутствовали как явление, будка охранника пустовала. Такси беспрепятственно заехало на территорию, и я прочитал вывеску над входом: «Обществѣнныя лѣчебнiца».
Учитель расплатился с шофёром и попросил подождать десять минут.
— Ну-у-у, барин, — протянул шофёр. — Оно ж, сами понимаете — работа…
Учитель не глядя сунул ему ещё одну купюру.
— Подождать так подождать, — тут же покладисто согласился шофёр. — Я вон там, за воротами встану.
Две двери захлопнулись почти одновременно. Я уж было раскрыл рот — спросить, что мы забыли в общественной лечебнице, как распахнулась дверь здания, и на крыльцо выскочила… С первого взгляда я определил её как девчонку. Манера двигаться, улыбка, простенькая косичка светлых волос — всё было совершенно детским.
Потом я заметил белоснежный халат до колена, строго застёгнутый до самого горла, присмотрелся к глазам и с удивлением понял, что «девчонка», пожалуй, постарше меня. Хоть и ненамного — года на два, не больше.
Она, улыбаясь, сбежала по ступенькам, устремилась к учителю, как будто собиралась броситься ему на шею. Но тут заметила меня и как на стену налетела. Шаг стал спокойным, улыбка превратилась в дежурную. Раз — и вот она уже выглядит лет на двадцать. Удивительная трансформация.
— Здравствуйте, Клавдия Тимофеевна, — поприветствовал её учитель. — Всё трудитесь?
— Отчего ж не трудиться, когда работа есть, Платон Степанович, — потупила взгляд девушка.
Так я впервые услышал имя своего учителя. Наше знакомство произошло столь стремительно и необычно, что я вовсе упустил из виду тот факт, что мы не представлены. Скорее всего это потому, что с Платоном Степановичем уже был знаком Костя.
Платон Степанович, видимо, посчитав стадию приветствия пройденной, жестом указал на меня.
— Позвольте представить, князь Константин Александрович Барятинский. Константин Александрович — баронесса Клавдия Тимофеевна Вербицкая. Клавдия Тимофеевна владеет этой больницей, и…
— Прошу прощения, — перебила Клавдия Тимофеевна, — я не владею решительно ничем. Здание принадлежит моему роду, а всё, что я тут устроила, не больше чем мои детские причуды.
В этих словах послышалась затаённая горечь. Она как будто передавала чьи-то чужие слова, которые сильно её ранили, и за которыми с тех пор пряталась, как за щитом.
— Что ж, если это — детские причуды, тогда от всего сердца желаю вам никогда не взрослеть, — улыбнулся Платон, и выросшая было стена льда немедленно расплавилась.
— Что же вас привело в мою скромную обитель? — снова заулыбалась Клавдия. — Я, к моему глубокому сожалению, не сумею достойно принять их сиятельство. У меня очень маленький кабинет, да к тому же там и не прибрано…
— Мы и не рассчитывали на торжественный приём, — отмахнулся Платон.
Я — так точно не рассчитывал. Я вообще ни на что не рассчитывал. И на любопытный взгляд Клавдии мне было ответить нечем: я понятия не имел, что тут делаю.
— Тогда чем могу быть полезна? — всплеснула руками Клавдия.
— У Константина Александровича светлая душа, но тёмные мысли, — сказал Платон. — Я подумал, что лучше вас с этим никто не справится.
Я всё ещё ничего не понимал, а вот Клавдия внезапно просто засветилась, как лампочка.
— О, я всегда рада помочь!
— Покажете нам, с чем придётся работать?
— Конечно! — Клавдия бросилась обратно к крыльцу. — Идёмте скорее!
— Секунду! — подал я голос. — Что вообще происходит? Что там, в этой больнице?
Клавдия, держась за ручку двери, повернулась ко мне. Выглядела она удивлённой.
— Больные, Константин Александрович.
— И с какого бока тут я? Я не врач.
Наложить повязку, шину — конечно, сумею. Сделать искусственное дыхание. Особенно рот в рот… Тут пришлось заставить себя оторвать взгляд от приоткрытых губ Клавдии и посмотреть ей в глаза.
— Просто зайдите, — сказал Платон. — Вас там не укусят, я ручаюсь.
Весь мой предшествующий опыт протестовал против того, чтобы «просто зайти» в неизвестное место, в компании людей, которых я, по сути, не знаю. Однако здравый смысл подсказывал, что Платон прав. Я ведь здесь — не легенда Сопротивления, которая жрёт покушения на завтрак. Я — с одной стороны, представитель древнего и уважаемого рода, а с другой — известный всем бесперспективный лоботряс без гроша за душой. Заманивать меня в ловушку таким изощрённым способом было просто некому. У меня и врагов-то тут пока не было. Если не считать Федота, конечно. Однако я сильно сомневался, что тот за прошедшие часы успел прийти в себя, вычислить меня и подкупить учителя.
Вздохнув, я покорился.
Внутри здание выглядело уныло. Краска облезала со стен, рассохшиеся доски под ногами скрипели. Пахло… больницей. Этот запах, наверное, во всех мирах плюс-минус одинаковый. Запах, говорящий: «друг, у тебя что-то пошло не так, но о тебе уже заботятся».
В палатах лежали по пять человек. Мы зашли в первую же и застали там врача — мужчину лет сорока, с бородой до ключиц. Он что-то делал с капельницей бледной девушки с глубоко запавшими глазами. Девушка выглядела так, будто одной ногой уже стояла в могиле. Взгляд, которым она скользнула по нам, был совершенно безучастным.
— Никанор Борисович, это не нужно, — сказала Клавдия, коснувшись плеча доктора.
Тот оглянулся на неё. На лице — полнейшее непонимание. Впрочем, недоумевал не он один. Я тоже не мог понять, к чему всё это идёт. Но здраво рассудил, что лучше один раз посмотреть, чем два часа «почемучкать».
— Не бережёте вы себя, Клавдия Тимофеевна, — с укоризной сказал
