стопроцентной защиты это не даст, но это гораздо лучше, чем потерять лицо в глазах мафии, управляющей многими сферами нашего города.
Конечно, я попытался завести «роллинг», просто стоило попробовать.
«Шерману» разворотило половину корпуса, но «паккард» был почти «живой», так, задний бампер помят и краска опалена на багажнике.
Я вынул из своего «роллинга» буксировочный трос и привязал его к «паккарду», не хотелось бросать своего «коня», пусть и люди Бреггера ломают голову. Хотя наследил я тут прилично: всех гильз не соберу, да и не в этом вопрос – если за меня взялась мафия и я пострелял ее боевиков (а что мне оставалось-то?), значит, все очень скверно и кто-то меня заказал. А заказ-то не выполнен…
Привязав свой «роллинг» за буксировочный крюк «паккарда», я, чувствуя рвотные позывы, переезжая обгорелые тела, лежащие на грузовой площадке, тронулся к выезду. Затем, переключив передачу, решительно выехал в сторону Монтгомери-стрит.
Да, ехать с прицепом было неудобно, да что там говорить – на каждом перекрестке я тормозил заранее и пытался сделать все аккуратно.
В задний бампер постоянно бился мой любимый «роллинг», прошитый насквозь автоматными очередями.
Даже уличные проститутки пытались мне объяснить, что не стоит так ездить по городу – показывали пальцами и что-то кричали. Я и сам все понимал… Хорошо, не повстречались копы.
Дом Папы Монзано находился на Арчер-стрит, в принципе, рядом – на востоке от Монтгомери-стрит. В голове моей что-то стучало, наверное, пульс…
И когда я был готов уже ко всему, свернув на Арчер-стрит и во дворы, меня немного попустило. И я задал себе резонный вопрос: а не Снежным ли Демонам ты потворствуешь? Не в ловушку ли загоняешь ты себя, Заг?
Но мозг еще не вступил в свои права – моим телом правили гормоны, или что там умники говорят… Адреналиновый откат только-только начинался.
Я затормозил с большим трудом, и «роллинг» едва не въехал «паккарду» в задницу (хорошо, я сразу за ручник не дернул).
Да, хреновый из меня буксировщик.
У крыльца четырехэтажного особняка меня встретили люди с оружием.
– Тебе что здесь, автосервис? – спросил один из них, с бугрящимся лацканом пиджака.
– Я к Папе, – бросил я небрежно, быстро метнулся и сказал: – Моррисон. Понял, чучело?
Они только такое обращение и понимают, ибо шестерки.
А я спокойно, как перед смертью или серьезным экзаменом, вышел и, открыв багажник, вынул треклятый саквояж.
Я немного знал Папу, но не сказать, что он мне был другом или просто хорошим знакомым… когда-то да – он был моим боссом. Но это было в юности. Когда я был глуп и неопытен. Хотя кто сказал, что я изменился?
Тут вопрос не в том, умен я или нет, вопрос в том – понимаю ли я что-либо?
– Покури пока, – сказал один из его бойцов, – не делай только резких движений.
Я и не делал. Но курить не стал – всю дорогу курил.
Потом ко мне подошли сзади, схватили за локти и надели на голову вязаную черную шапку. Это у них так принято, хоть меня это и бесило.
Шли мы по паре лестниц и двум коротким коридорам – при желании сориентируюсь.
Когда с меня стащили этот кондом [14], я сощурился.
Передо мной был богато сервированный стол в роскошно обставленной, но небольшой комнате. По стенам висели красивые натюрморты, изображающие, естественно, еду.
Людей за столом сидело много – человек десять-двенадцать. И был этот коллектив пестрым и даже странным. Мужчины в пиджаках, смокингах и потертых фраках. У одного на коленях сидела рыжая девушка в спортивном трико. Вокруг стола, виляя куцыми хвостами, бегали два пятнистых добермана, выклянчивая еду. Слева от меня сидел карлик с выпуклым лбом и большими глазами. Он неодобрительно поднял взгляд на меня, а я стоял, словно проглотив шест, и сжимая в руках злополучный саквояж.
Девушку в трико шлепнули по бедру, и она, взвизгнув, скрылась за противоположной дверью.
Во главе стола сидел крупный мужчина с орлиным носом и серебристой шевелюрой. Глазки у него были маленькие, широко посаженные, скрывающиеся под густыми бровями, но кто сказал бы, что они невыразительны? Казалось бы, две черные точки, как у рака, но было ощущение, что они прошивают тебя насквозь. И даже слегка жующая массивная челюсть не выглядела вульгарно – мужчина задумчиво глядел на меня.
– О! Кто к нам пришел! Здравствуй, Заг. Присаживайся, – наконец произнес он низким баритоном, шевельнув в сторону бровью.
– Здравствуйте, Папа, – кивнул я с легким полупоклоном.
Простая вежливость.
Тут же, как по команде, какой-то человек вскочил со стула и натренированным движением подставил мне деревянную табуретку.
– Выпьешь что-нибудь? – спросил он.
– Спасибо, Папа, не откажусь, – кивнул я. – Крепкого, если можно.
Карлик взял спрятанный меж блюдами бокал и ловко наполнил его наполовину из бутылки с яркой этикеткой.
Вообще, если бы я не знал, где нахожусь, все это сборище напомнило бы мне цирковую труппу. Только из очень зловещего цирка.
– Скажи-ка тост, раз ты пришел, Загрей, – так же невозмутимо сказал Папа Монзано.
Я поставил саквояж на пол у стула, поболтал жидкость по стенкам бокала. Капельки появились – качественный напиток.
Взоры собравшихся уткнулись в меня.
– Я хочу выпить, – сказал я, медленно поднимая бокал, – за самое дорогое, что есть в жизни. А самое дорогое – это человеческая глупость. Ведь именно она решает, будет человек успешным, а может, просто живым и здоровым или нет. Вот, Папа, я и решил спросить у вас, сильно ли я глупый, или это у меня день такой нехороший, как бывает у каждого из нас.
– Что же, – ухмыльнулся Монзано, – хороший тост, с вопросом. Попробуем его разрешить, Заг.
И он опрокинул свой стакан в необъятную свою пасть, о которой было сложно догадаться за его тонкими губами.
– Я знаю, что в твоем саквояже, – он утер губы тыльной стороной ладони, – это Качински тебе подогнал?
– Да, Папа, – кивнул я.
– Вот всегда любил тебя за честность, – снова ухмыльнулся он, только от его улыбки как-то веяло сырой могилой, – излагай!
– Я хотел попросить прощения, – сказал я, – что без спроса решил заработать тысячу. Да, мой поступок не самый правильный.
Я помолчал немного и продолжил:
– Но как же я был удивлен и раздосадован, когда какие-то люди расстреляли мою машину и сказали, что на меня обиделся Папа Монзано. Я почувствовал, что как честный гражданин я обязан прийти и спросить – неужели я заслужил, чтоб меня изрешетили в собственной машине?
Монзано снова ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.
– А где сейчас эти люди, которые стреляли в тебя, Заг? – Он прищурился.
– Мне пришлось убить их, – честно ответил я.
– А сколько их ты убил? – с неподдельным любопытством спросил Папа.
– Их было восемь, – так же честно ответил я, – две машины.
– Ха! – Папа улыбался. – Жалко, что ты ушел тогда из своей банды. Ты всегда подавал надежды. Конечно, я понимаю – работа на федералов дело интересное, я бы даже сказал, азартное… Но я всегда знал – мы с тобой никогда не расстанемся, Заг.
И он снова ухмыльнулся.
– Восьмерых, джентльмены! – Он поднял вверх палец. – И еще сюда сам приехал!
Папа захохотал каркающим резким смехом, и все как-то бледно заулыбались и закивали.
У меня выступил холодный пот, и я
