в омертвевшую плоть. Так шли годы, пока однажды утром он не смог найти ее душу. Он нырнул в Океан и зачерпнул его в свой клюв, но не нашел ее даже в самых его глубинах. Тогда он возвел курган на месте ее тела, и стали называть ту гору “Нагеку”, что означает “Скорбь”.
Вода же, набранная им в клюв, подарила Богу-Ворону силу исцелять тех, чья душа стоит у берега реки мертвых, но еще не омыта Океаном Душ».
Я закрыла книгу. Легенда о Боге-Вороне и его невозможной любви тронула меня. Каждая строчка словно оживала перед глазами. Бог-Ворон, обреченный губить свою любовь… Я снова подняла высушенный цветок хиган и внимательно осмотрела его перед тем, как вернуть между страниц. Почему он стал закладкой в этой книге? Может быть, для кого-то это просто цветок? Возможно, он символизировал ту невыразимую грусть и тоску, которые переживал Бог-Ворон?
Дядя в отчаянии, раз обращается к древним легендам. И пусть в нашем мире ханъё владели магией, и были ёкаи, и ведьмы, а иногда по земле проходил тот или иной бог, я понимала, что все это бессмысленно. Никто не помешал умереть моей матери и Сину и никто не исцелит чудесным образом тетушку Шинджу, как бы дядя ни желал этого.
Я решила навестить тетю в ее комнате. Запах трав и лекарств становился более насыщенным с каждым шагом. Дверь оказалась приоткрыта, и, заглянув внутрь, я увидела тетю, лежащую в одеялах. В комнате царила тишина, нарушаемая только ее тяжелым дыханием.
Тетушка казалась хрупкой и беспомощной, иссушенной, как паучья лилия между страниц старой книги. Я ее с трудом узнала.
– Тетушка, вы спите?
– Соль, милая… ты здесь. Вы давно приехали? – Ее голос был едва слышным.
– Вчера, тетушка. Я зашла помочь, если что-то нужно, – ответила я, проходя в комнату. Чтобы избавиться от запаха смерти, мало было душных благовоний: я открыла окно и села рядом с тетей на колени. Она с трудом подняла веки и посмотрела на меня блеклыми карими глазами. – Как вы себя чувствуете?
– Не очень хорошо, моя девочка. Моя болезнь, она как призрак, что наконец догнал меня.
Тетя слабо улыбнулась.
– Если есть что-то, что я могу сделать…
– Нет, дорогая, ты уже здесь – что может быть лучше? Поговори со мной. Расскажи, как ты проводишь свои дни? Послушаю твои рассказы, и, может быть, это сделает мой день ярче, – прошептала тетя, кладя руку на мою. Ее кисть – очень маленькая и очень холодная, вся покрытая темными пятнами, местами кожа ссохлась.
– Я не думаю так, тетушка, – сглотнула я. – В последнее время жизнь жестока ко мне.
– Что же случилось?
Я помолчала: надо ли рассказывать правду своей больной тетушке? Вдруг это сделает ей еще хуже… Но что-то темное внутри меня забурлило, закипело. Сегодняшнее утро принесло мне облегчение, и я почувствовала, что могу наконец говорить. И я начала свой рассказ о жизни в столице, о том, как я встречалась с ханъё, а потом в столицу приехал отец и следом за ним – мой кузен Тоширо и мой жених Хэджайм. Он вначале показался мне неплохим человеком, но Зверь с горы Юта остается Зверем, даже если тебе показалось по-другому. Он убил Сина. Я рассказала ей о тревогах, что преследовали меня в столице, и о словах Хэджайма, что теперь казались лживыми и несправедливыми, потому что если у человека руки в крови, то и язык у него отравлен. Тетя слушала внимательно, время от времени хмурясь или слабо кивая головой.
Горячие ручейки щекотали мое лицо, срывались с подбородка, веки щипало от соли, а говорить стало тяжело. Тетя подняла дрожащую ладонь и притянула меня к себе в объятие. Я уткнулась лицом в ее худую грудь и задрожала от вырывающихся рыданий. Мы никогда не были настолько близки, как в этот момент. Она крепко обняла меня, словно хотела передать те силы, что у нее остались. Я почувствовала материнское тепло, которого так не хватало в моей жизни.
Боги, как я скучала по маме.
Я попыталась успокоиться, но от этой мысли снова заплакала. Впервые за девять лет.
– Ты всегда была такой сильной. Но не надо сдерживаться! Плачь, моя девочка, плачь, – шептала тетя, гладя мои волосы. – Слезы – это дождь, что очищает душу от темных туч. Пусть они умоют твою боль.
Я прерывисто выдохнула, вытирая слезы.
– Тетушка, почему все так сложно? Почему мир такой?
Тетя ласково улыбнулась и откинула голову на подушку.
– Мир, дорогая Соль, полон борьбы между светом и тьмой. И внутри каждого из нас есть тьма и есть свет, и задача в жизни – разглядеть хорошее внутри себя и в других, воспитать этот свет. Вырастить его, как хрупкую орхидею. Сложности и испытания – это те темные тучи, через которые нужно пройти, чтобы научиться ценить солнце.
Я взглянула на тетю с изумлением. Ее слова звучали как послание мудрой женщины, которая пережила множество тягот.
– Тетушка, вы так мудры. Вы болеете, а я тут… печалю вас своими разговорами. Как вы находите силы… на то, чтобы утешать других?
Тетя слабо улыбнулась.
– Сила приходит от любви, дорогая. Любовь к жизни, к окружающим, к самой себе. В этом мире мы все связаны любовью, и она может исцелять даже самые глубокие раны. Помни это.
Я прижала руку тети к своему лицу и поцеловала ее пальцы. Впервые за долгое время я почувствовала себя… хорошо. Мне было грустно, мне было страшно, но хорошо.
– Спасибо, тетушка.
– Ты всегда найдешь ответы в своем сердце, Соль. Помни, что я всегда с тобой, даже когда меня не станет.
Мы еще немного поговорили: о ее сыне, Тоширо, о моей маме. Тетя напомнила мне ее, и от этого было хорошо, потому что я давно не вспоминала о маме. Когда голос тетушки совсем ослабел, я попрощалась и ушла.
Смерть, любовь и исцеление. Хрупкие цветы чужой жизни: паучьи лилии, небесные гортензии и орхидеи.
Я зашла в комнату, где ждала встревоженная Амэя. Я попросила служанку принести мне бумагу и чернила. Обмакнув в них кисть, я написала:
Теплота в груди,
А воспоминания —
Цветы на камнях.
Амэя прочитала эти строки и обняла меня.
– Все будет хорошо, моя госпожа, – пообещала она.
Прошла неделя, и наступил праздник. Музыка текла плавно, как стелются опавшие листья по поверхности осеннего ручья. Фонарики в виде толстых окуней, драконов и круглых зайцев порхали тут и там, такие живые и самостоятельные под дуновением
