— Хорошо. Вот мое послание владыкам и владычицам Терры. Ты хотела увидеть Великий крестовый поход, Эннилин, — он выпрямился и развел руки в стороны. — Вот он! Все великие люди Тронного мира должны узреть твою летопись. Те, кто ведут войну, но не сражаются в ней, должны помнить, во что именно они ввязываются. Это и есть Согласие, не так ли? Когда все закончится, нам никто не будет сопротивляться.
Он отдалился.
— И ты отправишь все это не только на Терру, но и мне, — он оглянулся через плечо, пронзив меня мрачным взглядом. — И в будущем мы станем показывать твою съемку всем, кто решит дать отпор Повелителям Ночи. Дадим им возможность принять взвешенное решение, когда они захотят воспротивиться нам. Сколько жизней я смогу спасти? Сколько слуг Императора и моих верных легионеров выживут благодаря капитуляции врага? Когда цена неповиновения станет очевидной, кто захочет бороться с нами?
— Вы… — я не смогла вымолвить ужасного слова.
Один из примархов Императора, очевидно, помешался, и мысли о возможных последствиях его безумия вызывали у меня настоящую оторопь. Я взглянула на него и увидела человека, находящегося в полном согласии с собой. Говоря, он плавно жестикулировал, без тени стеснения или изменений тона, которые выдали бы хоть какое-то чувство вины.
— Мой отец уже в курсе. — Он жестом велел мне снова повернуться в сторону массового сожжения людей и продолжил речь. Мои глаза застилали слезы, и я машинально вытерла их, чтобы не создавать помех в записи. — Я иду по праведному пути. На него меня наставил Император, и я не слышал от Него слов осуждения.
Такова истина завоевателя. Слабаки считают, что допустимы компромиссы, но эти принципы поведения завели бы нас в серую зону благожелательности и неопределенности. Они заблуждаются. А я здесь тружусь во имя Императора. Жизнь не терпит полутонов. Правда или ложь. Вина или невиновность…
Его тень упала на меня, и я посмотрела в его лицо, видя перед собой полубога смерти. Взгляд примарха был направлен не на меня, а вверх, в небо, словно там перед ним представало нечто совершенно иное.
— Согласие или смерть.
Дариус Хинкс. ДВИЖУЩАЯ СИЛА ВОЙНЫ
Глядя, как пылает город Макрагг, я слушал панические доклады, непрерывно поступавшие с Нитумского проспекта.
— Целых семь когорт! Бойцы, хранившие верность Либану, Галлану и Палатину. Теперь они поджигают и режут… Капитан Мелот говорит, что их подкупили. Подкупили, владыка Жиллиман! Они убивают за деньги! Как мы дошли до такого? Они разрушили гробницу Мегарика, запалили Проанову аркаду по всей длине. Бои идут у стен Сенаторума и Палаты Консулов.
«Убивают за деньги».
Подобные фразы, нелепые и дикарские, каждый раз напоминали мне, насколько я… иной. Я мыслил не так, как прочие, и во всем отличался от них. Там, где они видели фрагменты головоломки, мне открывалась общая картина. Казалось, любая область познания, будь то военное дело, теология или философия, дается мне на порядок проще, чем окружающим. Иногда это вселяло уверенность, порой беспокоило. Почему я так непохож на них? Меня поражала сама идея, что можно отнимать жизнь ради финансовой выгоды. Так поступают люди, заплутавшие во тьме, ослепленные невежеством и гнусными животными желаниями.
Проспект запрудили толпы горожан, спасающихся от погромов, и мои когорты продвигались раздражающе медленно, но иначе мы рисковали убить кого-нибудь. Несколько раз нам пришлось полностью останавливать бронетранспортеры, пока перепуганные жители, толкаясь, пробовали обойти их. Впрочем, никто не хотел вставать у нас на пути — покрытые грязью прежних битв, мы выглядели так грозно, что все, кому хватало сил, старались убраться подальше от наших изорванных знамен. По мере приближения к столице я продолжал отдавать команды и обдумывать информацию, которую наверняка не воспринял бы никто иной, однако перед глазами у меня стояло воспоминание, пробужденное словами «убивают за деньги»…
Когда мне исполнилось пять, отец взял меня на охоту. Я понимал зачем. Уже тогда мне удавалось разбираться в людях с той же легкостью, что и в трактатах о полководческом искусстве из библиотеки Девкалида. А отец, видевший, как я наблюдаю за его магистратами и военачальниками, знал, что они отвратительны мне. Величайшие государственные мужи величайшего города вели себя как идиоты, разбрасываясь самым важным ресурсом на всей планете: своим бессмысленно угнетаемым народом. Глупцы и тираны! Даже в пятилетнем возрасте я жаждал разрушить всю эту закоснелую структуру. Вне сомнений, мой отец желал того же, но мое положение в Макрагге оставалось шатким, а ему хватало мудрости, чтобы не рисковать моей жизнью ради своих воззрений. Поэтому он увез меня в край, любимый нами обоими, — к чудесным холмам у подножия Коронных гор, где мы могли дышать чистым холодным воздухом и выпускать накопленный гнев, взбираясь по скалам и крутым осыпям. Вдали от залов сената отец уже не притворялся, что я обычный ребенок: мы охотились вместе, как равные. Видя проявления моей высвобожденной силы, он, как всегда, смеялся, гордясь своим странным мальчиком. Но потом, когда он упал у меня на глазах и, скривившись, посмотрел на распоротое предплечье, я осознал пугающую истину.
Мы с ним не равны и никогда не будем равными. Мой отец — не такой, как я. При виде багряной полосы на его тунике у меня перехватило дыхание. Человеку, научившему меня жизни, не суждено жить долго. Настанет день, и Конор Жиллиман умрет, оставив меня одного посреди глупцов и тиранов.
В тот миг я превратился в ребенка, за которого прежде лишь выдавал себя. Заплакав, я положил ладонь на рану отца, желая, чтобы она исчезла. Конор только усмехнулся и покачал головой, но не с издевкой, а чтобы успокоить меня. Затем он достал монету с двусторонней чеканкой, на которой изображались два лица, его самого и консула Галлана. Вложив ее мне в руку, отец сомкнул мои пальцы в кулак и крепко сжал:
— Ощути, как она прочна.
Несмотря на всю мою мощь, я не сумел смять металлический кружок.
— Эта монета подобна Макраггу, — продолжил Конор. — Прекрасный и несокрушимый, он переживет всех нас. Я не покину тебя, Робаут, пока существует Макрагг. У нас с ним общие добродетели и сильные стороны. Он не просто мой дом, но и душа, и семья. Макрагг и твоя семья тоже,
