кивает та, — но я так и в прошлый раз думала. И в позапрошлый… А ты как?
— Ты же знаешь…
— Ой, я не верю в эту вашу мистику. Ольга тоже считала, что никогда, а потом…
— Нет-нет, оставим чудеса эрзальских технологий кайлитам. Кстати, это Лёха. Лёха, это Меланта.
— Привет, Лёха. Я тебе рада, — поздоровалась рыжая, и я внезапно понял, что действительно рада. — Мы все тебе рады, правда, дети?
Меня внезапно охватило чувство радости, любви, приветливости и признательности, как будто вокруг вспыхнули десятки тёплых солнышек. Кажется, мне никогда в жизни не было так хорошо, аж дыхание перехватило.
— Но-но, — погрозила им пальцем Аннушка, — прикрутите фитилёк, рыжики! У него же сейчас от избытка эндорфина обморок будет!
Меня немного отпустило, но ощущение, что я в месте, где мне рады, среди самых лучших друзей, понимающих меня, как никто, не прошло. Сижу на капоте и улыбаюсь, как дебил, ничего не могу с собой поделать.
— На тебе метка моей дочери, Лёха. Ты знаешь, что с ней и где она? — спрашивает Меланта.
Я очень хочу ей ответить, но не могу, мне так хорошо, что забыл, каким отверстием в теле разговаривают.
— Всё с ней хорошо, — отвечает за меня Аннушка, — недавно виделись. Скоро её тебе вернут. С доставкой. Но, между нами, Меланта, затея была дурацкая. И с Лёхой она обошлась как настоящая кайлитка.
— Она и есть настоящая.
— Вот именно. И последствия могли быть соответствующие. Вспомни, почему ты четверть века рожаешь как заведённая, и подумай, что в следующий раз возрождать вашу расу может оказаться некому. На кой чёрт тебе эти проблемы, Мел?
— Чтобы справиться с другими проблемами, дорогая. Ну что мы стоим в дверях? Пойдём, присядем в прохладе, поговорим спокойно. Дети позаботятся о твоём спутнике…
— О Лёхе? Твои? Да ты с ума сошла! Заиграют, как плюшевого зайца, потом до конца дней своих будет ходить и тупо лыбиться, как укуренный. Да ты посмотри на него!
Я сижу на капоте, смотрю на всех, улыбаюсь, мне офигенно и ни одной мысли в голове.
— Да, — кивнула Меланта, — и правда, такой эмпатичный юноша, а с виду и не скажешь.
— Ну что поделать, мой иммунитет половым путём не передаётся. Эй, вы, молодёжь, выньте клювы из его башки немедленно. Клевать мозг моего парня могу только я! А если кто-то из вас, рыжулек, его заморочит и трахнет, то я этой дуре манду поперёк поверну, ясно?
Рыжая молодёжь, смеясь, расходится. Самая бедовая девица, не старше пятнадцати, подбегает, быстро целует меня в щёку, показывает Аннушке язык и убегает, звонко хохоча, под одобряющие аплодисменты остальных.
— Не сердись, дорогая, — говорит Меланта, — они не могут иначе. Кайлиты в молодости всегда немного сумасшедшие. Я сама позабочусь о твоём парне. Лёха, подойди к тёте Меланте, пожалуйста!
Я, всё ещё без единой мысли в голове, спрыгнул с капота и пошёл к кайлитке, улыбаясь от радости шире плеч. Как же здорово тут! Как хорошо! Какие чудесные люди вокруг! Обожаю рыжих! Почему я раньше не замечал, как это красиво — рыжие волосы, зелёные глаза, молочно-белая кожа, веснушки? Это же идеал человеческой внешности!
— Ну и ну, — добрым голосом говорит Меланта, — эка тебя разобрало-то! Иди, иди сюда, обнимемся.
Я падаю в мягкие тёплые объятия этой полной женщины и замираю в экстазе, положив голову на её обильную грудь. Аннушка скептически хмыкает, но мне плевать, я сейчас не помню об Аннушке. От Меланты пахнет молоком и младенцами, выпечкой с корицей, мылом и чем-то ещё, невообразимо добрым, приятным, материнским. Я, сам не понимая почему, начинаю безудержно рыдать, как плакал в последний раз на могиле родителей.
— Да уж, — женщина гладит меня по голове, — дочка действительно сработала грубовато. Взломала двери и бросила открытыми, заходи кто хочешь. Ничего, ты поплачь, поплачь, тебе есть о чём, я вижу.
Я и слышу, и не слышу её, мне не стыдно плакать, у меня как будто развязываются старые, скрученные из ржавой от крови колючей проволоки узлы в душе. Я до сих пор и не понимал, что они есть.
— Он тебя любит, знаешь? — спрашивает где-то там, за границей сознания голос. — Больше жизни.
— Да уж, и не говори, угораздило бедолагу. Геманта ему мозг расковыряла, а тут я красивая на свежачок. Импринтнуло по полной. Ну да ничего, он забавный.
— Не язви, он тебе не безразличен.
— Отстань, я к твоему колдунству иммунна.
— Для такого кайлитские способности не нужны. Ты, дорогуша, лучше всех умеешь убегать от взросления, но однажды всё же споткнёшься. Может быть, уже. Ты изменилась, знаешь?
— Я просила тебя вылезти из башки моего друга, а не лезть в мою!
— Не сердись, ему нужен был небольшой катарсис, слишком много боли накопилось. Уже всё. Ну, хватит, Лёха, хватит, я тоже рада знакомству, но платье ты мне намочил, придётся переодеться.
В моей голове что-то со звонким щелчком встало на место. Я отстранился от Меланты, ещё не совсем понимая, что случилось. Мне стало легко, легче чем раньше, и немного пусто внутри, словно вытащили застрявший в сердце осколок.
— Извини… — сказал я растерянно. — Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не рыдаю на груди у незнакомых женщин.
— Ничего, у меня можно, — улыбнулась она.
Мне стало приятно от её улыбки, она совершенно удивительная, но взрывного приступа эйфории не последовало.
— Что теперь будет? — спросил я.
— Ничего особенного. Просто станет меньше кошмаров.
— Спасибо.
— Не за что. Мне не сложно. И ещё, моим детям будет труднее залезть в твою голову. Разве что ты сам захочешь впустить в свою жизнь кого-то из них.
— Что-то пока желания нет, но благодарю за предложение, — я покосился на выглядывающие из дверей и окон рыжие физиономии.
Да, симпатичные детишки, подростки, девушки и молодые люди. Но ничего особенного — веснушки, зелёные глаза, широкие рты с вечной полуулыбкой весёлых хитрованов. Мило, но и только. Отпустило, значит, кайлитское вуду.
— Я переоденусь, встретимся в гостиной, — сказала Меланта. — Вы голодны? Что я спрашиваю, конечно же, да! Попрошу детей принести лимонад и закуски. Идите, не стойте на жаре!
* * *
Если снаружи
