— Ну, за знакомство! — предложила Марта вечный, как мир, тост.
Народ опрокинул чарки, а я, осторожно понюхав вонючую жидкость, отставил в сторону. Вроде недавно мечтал напиться, а тут…
— Не будешь? — поинтересовалась Марта и, не дожидаясь ответа, схватила мою долю и лихо выплеснула в рот. Выдохнув, сообщила: — Тогда я за тебя пить буду!
Хельмут грустно проследил за чаркой, но спорить не стал. Всемир, посмотрев на друга, предложил:
— Мою бери. Чего-то мне больше не хочется.
— Не хочется — не пей, — обрадовался Хельмут. — Поешь, да на боковую.
Дальше они пили вдвоем. Опростав не меньше пяти чарок, атаманша всмотрелась в меня и спросила:
— Что делать собираешься?
— Посмотрим, — неопределенно ответил я.
— Ты вроде бы в какой-то город шел. Ульбург, Ульбург… — поинтересовался каторжник, который пытался кормить кусочками филе Всемира, а тот лишь морщился.
— Вроде того…
— Ну рассказал бы, что за беда такая. Вдруг — помочь сумеем, — предложила Марта.
Я посмотрел на женщину. Выглядела она трезвой, ну разве что глазенки блестели… Что я теряю, если расскажу правду?
— Товарищей должен с каторги вытащить, — сообщил я.
— Чего? — в один голос спросили Всемир и Хельмут, уставившись на меня, словно на диво лесное.
— Поясняю, — четко и чуть ли не по слогам сказал я: — Сбежал, потому что помогли друзья. Теперь нужно вернуться и освободить ребят.
— Ни хрена себе! — выругался Хельмут. — Ты хоть представляешь, сколько там охраны?
— Представляю, — кивнул я. — И очень даже хорошо.
— Да чтобы этот рудник осилить, целая армия нужна. Ты где армию наберешь?
— Не знаю. Но я обещал…
— Не знает он, видите ли… — фыркнула Марта, разливая остатки шнапса. — Зачем тогда обещать?
Я обвел взглядом присутствующих и улыбнулся… А что мне нужно было сказать? И вообще, с какой стати я должен кому-то что-то объяснять?
— Может, еще бутылочку? — заискивающе спросил Хельмут.
— Хватит! — жестко отрезала атаманша, поднимаясь из-за стола. — Посуду не забудьте помыть, — бросила она, скрываясь в комнате.
Я с удивлением воззрился на то, как Хельмут стал торопливо собирать тарелки и миски.
— Иди за ней, — подтолкнул меня бывший каторжник. — Мы тут сами…
Ай да баба! Сумела же мужиков «застроить». И что, совсем не ревнуют? Впрочем, это их хлопоты, решил я и, постучав по косяку костяшками пальцев, откинул шкуру, не дожидаясь ответа. Когда глаза привыкли к темноте, увидел, что атаманша неторопливо снимает с себя одежду. А фигурка у нее, хоть и костлявая, но очень даже ничего.
— Я уж решила, что не придешь, — насмешливо сказала женщина и протянула ко мне руки.
Стараясь не вспоминать ее жуткое лицо, я пошел навстречу, думая — получится ли? А потом мысли куда-то исчезли, и все получилось…
— А ты вовсе не старый. Давно так хорошо не было… — счастливо вздохнула Марта, вытягиваясь на шкурах. Поймав мой вопрошающий взгляд, пренебрежительно кивнула на дверь в зал: — Эти с женщинами не любят.
Все ясно. У каждого своя любовь… Тем более Хельмут провел шесть лет на каторге.
— Не хочешь спросить, как я «стрелкой» стала? — поинтересовалась Марта.
— Нет, — покачал я головой.
Мне действительно было все равно, как она стала наемным убийцей, караулящим жертву с арбалетом или луком. Спрашивать об этом — то же самое, как если попользоваться проституткой, а потом укорить ее — как дошла до жизни такой?
Кажется, женщина обиделась. Резко отодвинулась и свернулась в клубок, выставив мне в бок жесткие пятки. Мне стало неловко. Погладив Марту по костлявой спине, я примирительно пробормотал:
— Ну чего ты. Вдруг тебе вспоминать неприятно…
Марта повернулась ко мне и расхохоталась:
— Ну вот, а я думала, что все мужики одинаковые. Вначале моей рожи боятся, а потом трахают и удивляются — зачем, мол, тебе кого-то убивать, если ты дыркой себя прокормить можешь?
— Дыркой столько не заработаешь. Платят пфенниги, а расходы большие. За жилье плати, сутенеру плати, — рассудительно отозвался я, борясь с дремотой.
— Это точно, — согласилась Марта. — С такой рожей, как у меня, все клиенты разбегутся. Вот сижу тут, в глухомани, с воды на хлеб перебиваюсь…
— А чего сидишь? — спросил я, старательно спрятав зевок. — Ты же «стрелка»?
— Бабам не особо доверяют, — вздохнула женщина. — Вот ты сделал бы заказ бабе?
— Ни за что, — согласился я.
— Вот и все так, — грустно сообщила Марта. — Пока отец был жив, он заказы принимал, а я исполняла. Ну а когда умер — на кол посадили, — пояснила она без тени скорби, — хоть волком вой. А жить-то хочется. Шлюхой работать — морда подкачала, а больше я ничего не умею.
— Стало быть, отец у тебя был убийцей, а потом и тебя к ремеслу приучил, — пришел я к выводу. — А шрамы не он сделал?
— Он, — кивнула Марта. — Я против его воли замуж собиралась. Отец меня избил, а потом лицо изрезал.
— А жених? — заинтересовался я.
— А на кой я ему нужна с такой мордой?
— Ну и ну, — покачал я головой, изображая сочувствие. Хотя на месте того парня я бы тоже не стал жениться на девушке с такими шрамами.
Марта подобрала колени к подбородку и обхватила их ладонями.
— У него бы сейчас дети были… — задумчиво протянула она.
— Ты его убила? — догадался я.
— Зачем? Я ему мужское хозяйство отстрелила.
— И правильно, — кивнул было я, но потом раздумчиво добавил: — Хотя зачем тебе было мстить? А уж мстить, так отцу.
— И ему тоже.
— Помогла на кол сесть?
— Ага, — зевнула Марта. — Шепнула кой-кому, что господин Куцап — вор и убийца. Стража пришла, а в доме вещички убитых нашли. Отец-то ни в коем разе ничего чужого в дом не вносил. Он, сука старая, все сразу понял. Но что делать. На кол сел — не охнул и меня не выдал. Даже не проклял.
— И легче стало?
— Стало! — натужно хохотнула Марта. — Как вспомню, как батюшка мне лицо резал, а потом — рожу его вспоминаю, когда на колу сидел. Крепкий! Трое суток умереть не мог, — похвасталась она.
Марта принялась раскачиваться на месте, уставившись в одну точку. Плохой признак. Осторожно обнял ее за плечи, уложил на шкуры и слегка прижал. Еще только припадка не хватало. Поискав глазами, нашел около шкур кружку с водой и осторожно напоил женщину. Вроде отошла.
— Поплачь, — предложил я. — Легче станет.
— Не могу, — покачала она головой. — Ну не волнуйся, все хорошо. У меня вообще — все хорошо, только по ночам страшно!
— Это нормально. Нашему брату по ночам и должно быть страшно. Потому-то одним ночью быть нельзя.
