Проскакав как козел метров сто, квадроцикл развернулся и стал возвращаться.
«Самое время», – решил Акимов.
– Огонь! – срывая голос, прокричал лейтенант.
Вскочив на колено, он пустил длинную очередь в скопление боевиков у машины.
Не заставляя себя ждать, разведчики обнаружили себя плотным огнем.
Одна из пущенных лейтенантом пуль пробила лоб водителю. Отброшенный ударной силой назад, боевик выпустил руль из рук и распластался на сиденье. Машина, передача которой была включена, покатилась вперед.
Айдаров, прицелившись в пулеметчика в квадроцикле, плавно нажал на спуск. Пуля разорвала бандиту щеку и сбила с машины. Он катился по земле, а снайпер уже брал в прицел водителя. От беспомощности чех пытался круто вывернуть руль и подставил левый бок. Пуля вошла ему точно в сердце, пробив грудную клетку. Он выпустил руль из рук, и квадроцикл, наехав на кочку, круто вильнул в сторону. Колеса повернулись, и машина, потеряв равновесие, перевернулась. Она кувыркалась в пыли, а в сиденье, зацепившись ногами, болтался водитель…
Группа била по боевикам, спешившимся и боевикам, находящимся в салоне «УАЗа». Если первые еще надеялись спастись, то у оставшихся внутри надежды на спасение не было. Пули прошивали жесть кузова, пробивали стекла, и Акимов видел, как внутри машины взлетают кровавые струи, ошметки снаряжения, клочки одежды. Тела агонизировали, и никто из живых пока боевиков не мог даже сдвинуться с места.
Один из четверки, кто успел выбраться наружу, был повален на землю очередью из «борова». Закинув «вал» за спину, Ключников стрелял из пулемета, превращая «УАЗ» в решето.
Но трое успели заскочить за машину. И, хотя укрытие было сомнительное, но это позволяло им уберечься от выстрелов в упор.
И в это время заработал «вал» Жулина. Встав во весь рост из окопа за спиной нырнувших за укрытие бандитов, он расстреливал магазин не бесконечной очередью, а прицельно по два патрона. В его сторону никто не успел даже посмотреть. «Вал» в грохоте перестрелки работал бесшумно. Пяти секунд хватило прапорщику, чтобы уложить троих наповал. Для верности он еще раз прошелся короткими очередями по каждому.
– Прекратить огонь!.. – скомандовал он.
Пора было подводить итоги. Десять человек из тюрьмы «Мираж» лежали перед разведчиками в тех позах, в каких их застала смерть. Через час-полтора, если за телами никто не явится, трупы будут растерзаны зверями и потерянными. И те и другие имели прекрасный нюх.
Оружия было много. И, самое главное, уже не было нужды думать, где достать боеприпасы.
– Остаемся? – едва слышно от усталости спросил Акимов, опускаясь под дерево рядом с прапорщиком.
– Да, – ответил Олег. – Я не знаю, проник ли командир в тоннель.
– По моим подсчетам, он должен быть уже в НИИ, – ответил Мамаев.
– Твоими бы устами, – глухо отозвался прапорщик. – Вот это, – он кивнул на груду оружия и боеприпасов, – подсчитать можно. Потому что это теперь – наше. А остальное считать – пустое…
Разобрав оружие и обыскав машины, группа закрепилась на опушке «зеленки». Ворота тюрьмы были закрыты. Но в любой момент они могли открыться. И сколько врагов могло появиться из них – оставалось только предполагать…
Поезд мчался по тоннелю, почти касаясь стен. Саша уже не в первый раз ехал в качестве пассажира, но из боковых окон вагона все выглядело иначе. Теперь же он сидел в кабине рядом с машинистом и мог видеть то, что видит управляющий составом человек. Свет прожектора освещал рельсы, скорость зашкаливала за сотню километров в час, и майор представил, что могло случиться, если бы вдруг из темноты на них вылетела стена. Он не успел бы и моргнуть, наверное…
Фрик нажимал кнопки, что-то говорил (в кабине, в отличие от вагона, было тихо, и слышен был даже шепот), но майор его не слушал. Он думал о том, что будет делать в НИИ, когда там окажется. Институт – не вход в лабиринт. Человек, стреляющий без предупреждения, вызовет там массу вопросов. А стрелять, Стольников был уверен, придется. И останется служащим только в военную прокуратуру позвонить или еще лучше – в милицию. Подумав о милиции, Стольников улыбнулся. Хорош он будет в кабинете оперов, рассказывающий о Другой Чечне!
Значит, после остановки нужно спокойно подняться наверх и найти Ждана. Конечно, его появление не останется незамеченным. Человек в форме, в крови, в грязи. Откуда идет? Куда идет?..
«На перроне оставлю винтовку, сниму жилет, пистолет переложу в карман», – решил Саша.
Они мчались по тоннелю уже три с половиной часа.
– Сколько до конечной, дружище?
Фрик повернулся к нему.
– Меньше часа. Я иду впереди графика. Что вы думаете о сексуальных меньшинствах вообще?
– Ты и вправду хочешь это знать?
– Ну конечно… дружище…
– Еще раз произнесешь это таким тоном, дальше поеду один, – пообещал Стольников.
– Что вы, что вы! – фрик всплеснул руками. – И в мыслях не было! Так – что думаете?
– Я думаю, что лесбиянки выходят замуж за мужчин, начинают изменять им с женщинами, и женщины потом царапают щеки лесбиянкам, потому что подозревают об измене им с мужчинами. Гомосексуалисты выскакивают за женщин, те рожают гомосексуалистам мужчин, их потом гомосексуалисты отнимают у женщин, чтобы общими усилиями с другими гомосексуалистами превратить в женщин.
– Жестоко.
– Ни хрена подобного, – отозвался Стольников. – Все очень похоже на назначенный кем-то курс лечения, направленный на смену ориентации путем активации деятельности промазавших. Размножаются методом усыновления, утверждают, что такие же как мы, лишь бы не было войны, носят брюки в обтяжку без задней части и бикини из кожи антилоп. Их мало, поэтому их называют необидно и толерантно сексуальным меньшинством.
– А вас как называют? – с вызовом перебил фрик.
– Ты за дорогой следи!
– Чего за ней следить? Это же не автострада! А вы правильные, да?
Стольников посмотрел на часы. Время трепать языком было.
– На нас политкорректности не хватило, поэтому нас тупо обозвали гетеросексуалами. Долго не сидели над проблемой, просто вставили поглубже второе попавшееся слово в пойманное ранее первое. Не знаю почему, но когда рядом со мной произносят «гетеросексуал», сразу вижу жующее грязное чмо. Держа русалку за хвост, он волочит ее по песку в лес и засовывает языком в рот агонизирующую ножку кузнечика. У него в голове уха, у нее досада. Но… Раньше надо было думать, перед кем чешуей блестеть и волосами встряхивать. Кирзовые сапоги, трусы «адидас» и предложение вместе посмотреть хоккей по телику – это далеко не законченный портрет настоящего мужчины. Это просто художник от мольберта по-большому отошел.
