Дмитрий Самохин - Рожден быть опасным

– Успеем ли? – засомневался я, выныривая из укрытия.

Наше приближение засекли издалека; одиночные тени развернули оранжевые струи и направили их в нашу сторону. Я оттолкнул Музыкантскую и отмахнул приказ рассеяться, ныряя в заросли водорослей.

В царстве, где я оказался, можно было заблудиться и никогда не выбраться на волю. Переплетенные между собой лианы преграждали путь и таили в себе цветы, которые реагировали на мое приближение хищным оскалом бутонов. Попадающие в поле действия цветов рыбки гибли, засасываемые мощным водоворотом внутрь цветка и перемалываемые тройным рядом зубов. Тем же, кому удавалось выйти живым из травянистых зарослей, выпадала участь носить на себе лишайники и служить живым источником пищи для колоний паразитов.

Лишайники пытались напасть и на меня, но соскользнули с костюма, пронзенные электрическим всплеском. Похоже, сегодня им выпала честь познакомиться с новым подводным хищником.

Я вынырнул из джунглей прямо под брюхом ската, который раздувался, как шар, готовясь взметнуть гондолу с людьми к небу. Только что-то не верилось мне, что намерения аборигенов были такими же мирными. Вскинув «РАК», я полоснул очередью антикоррозийных пуль по брюху чудовища и нырнул обратно в джунгли.

Так.

На всякий случай.

И не просчитался.

Животное, изготовившееся к струйному удару по гнездовым капсулам, лопнуло, обдавая то место, где укрылся я, жаркой кровью и выплескивая из живота поврежденные внутренности. Вода, соединившись с кровью, стала на глазах превращаться в желе, запечатывая растения и почву в колышущийся прочный саркофаг, продернутый кишками ската, как венами.

Красивое зрелище. Только вот полюбоваться мне не удалось. Кровь прибывала в воду. Желе надвигалось. А мне как-то не улыбалось оказаться заживо замурованным. Потроша джунгли растений перед собой веером пуль, я пробивался к спасению, только не знал, где его искать.

Я увидел границу джунглей, когда рост желе прекратился, а сверху закапала раскаленная магма, оставляя в воде за собой дымные следы.

В предсмертных конвульсиях скат все-таки сумел выстрелить. Я увидел это, выплыв из зарослей. Сгусток оранжевого пламени уходил в небо. Прицел ската дернулся, отправив снаряд мимо цели, но сотрясшееся пространство разбудило вулкан, к телу которого прилипли наши жилища. Вулкан мы по неопытности за скалу принимали.

Я заозирался по сторонам в поисках врага, но, пока я делал кесарево сечение пушке-скату, Крысобой и Музыкантская расправились с живой силой противника, выкосив порхающих над гнездовыми пузырями аборигенов. Их трупы течение уносило прочь от нашею поселения, однако Марка и Ренату я нигде не видел. У меня складывалось такое чувство, что они провалились под дно.

Разобраться в своих ощущениях я не успел, схлопотав чем-то твердым по черепушке. Костюм смягчил удар, но восприятие мое поплыло, и я отправился в колыбель подсознания.

Я парил над городом вычурно-белых куполов, напоминающих кладку яиц. Купола купались в оранжевой дымке и перемигивались внезапными вспышками зеленого цвета, бьющего изнутри. Зеленый цвет на пике излучения выпускал алую стрелу, которая кончиком языка лизала недра купола.

Я знал, что передо мной раскинулся город, состоящий из тринадцати куполов, но я не увидел ни одного человека, ни одного корабля. За исключением зеленых вспышек город оставался недвижим.

Я парил целую бесконечность. Я нырял в туманности и выплывал у самой земли, глотая пересохшим ртом песчаную пыль, которая на вкус казалась горячим шоколадом.

Солнце плавилось и постепенно уползало за горизонт.

Купол возле меня покрылся трещинами и раскрылся цветком, выпуская из себя темную фигуру, укутанную в легкую колышущуюся ткань. Фигура вылуплялась из недр купола и поднималась над ним – стрелой устремляясь к небу.

Меня охватили восторг и восхищение, когда я наблюдал за тенью, медленно тянущейся к солнцу. Я радовался, как годовалый малыш, уткнувшийся в грудь матери.

Фигура уронила свои покровы. Передо мной предстал обнаженный мужчина, литый из золота. Мужчина тянулся ввысь, касаясь пальцами рук раскаленного шара солнца. На его плече, распахнув паруса крыльев, готовилась к взлету двухголовая летучая мышь.

Я открыл глаза. Такое ощущение, что веки нашпиговали тонкими – с волос – раскаленными иглами. Я лежал на водяном матрасе, а мой лоб облепила мокрая тряпка, которая вызывала жжение.

Я смахнул тряпку рукой и поднялся с матраса, брошенного по центру комнаты-капсулы, совершенно мне незнакомой. Похоже, меня закинуло в комплекс, который мы защищали с воды.

На полу возле стены сидела девушка. Она всматривалась в темень. Густая копна рыжих волос, распущенная по спине, – вот все, что мне было видно.

Когда я вступил на пол, девушка встрепенулась и уставилась на меня.

– Вы уже поднялись?

– Ну… – протянул я. – Вроде бы это я, но, честно говоря, ручаться не могу.

Вдоль стены капсулы снаружи скользнула маленькая юркая рыбка, похожая на пылесос с приклеенными плавниками и хвостом.

– Долго я провалялся?

– После того как вас принесли, минут сорок, – ответила девушка, заглядывая мне в глаза.

– А кто меня по черепу ушиб?

Я потер зону поражения на голове. Под волосами родосской колонной торчала шишка.

– Вулкан, – сообщила девушка.

– Похоже, у меня с этим кретином теперь свои счеты. Как вас зовут?

– Екатерина. Бессмертная.

– По типу Кощея?

– Что по типу Кощея? – не поняла девушка.

Но не каждой же шутке быть шедевром.

– Забудь! – попросил я. – Я Ларс Русс. Кто меня доставил? Где они?

– Со всеми остальными в совещательной капсуле.

Неплохо они тут обустроились. Всему названия понаклеили. Так удобнее, конечно, но, следует признать, ребята более серьезно относились к окружавшим реалиям, нежели мы.

Бессмертная вышла из капсулы. Я следовал за ее спиной, озираясь по сторонам. Однако смотреть тут было не на что. Все однотипное и до клонированных глюков было похоже на наше обиталище. Пройдя по короткому связующему туннелю, Бессмертная свернула направо, освободила мне путь, и я погрузился в оживленную музыку голосов.

Мое появление в совещательной капсуле восприняли как пришествие мессии. Аплодировали стоя. Только Музыкантская хихикала, уткнувшись в спинку кресла, а Крысобой ржал в полный голос, наслаждаясь растерянностью, проступившей на моем лице.