Ознакомительная версия.
По большому счету, Тотенкопф представлял собой множество одноэтажных каменных зданий, расположенных, насколько Маляр помнил карту, вокруг разрушенной кирхи. Ближе к кирхе здания напоминали скорее жилые коттеджи, дальше от кирхи – складские сооружения баракоподобного типа, длинные и без окон. Решившись, наконец, на более активные действия, а не тупое лицезрение останков менее удачливых (или просто более резвых) товарищей по несчастью, Малярийкин выбрал для себя именно такое «складское» здание – сильно разрушенное и довольно обгорелое, но с фасадом, непосредственно выходившим на улицу, вдоль которой следовала его машина. Причин для выбора было несколько.
Во-первых, здание имело небольшие окошки, через которые при удачной позиции, используя танковую оптику «Васпа», он мог наблюдать за происходящим снаружи, оставаясь незамеченным сам.
Во-вторых, здание оборудовано грузовыми воротами, через которые «Васп» свободно мог проехать. Можно, конечно, ломиться и сквозь стену: кладка в два кирпича для танка не препятствие, но Малярийкин не решился на это скорее по психологическим соображениям. Он побоялся шума. В грохоте клокотавшей вокруг артиллерийской канонады звук от разрушения каменной стены танковым тараном вряд ли бы сильно привлек внимание противников. Но Малярийкин предостерегся. Ведь главное – надо было в принципе что-то делать. И особенно выбирать не приходилось, так как все здания на улице были похожи, а бежать исследовать следующие дворики, тем самым подставляя бока под удар соперников, Малярийкин желанием не горел.
Дом стоял удачно, на перекрестке. В середине улицы, но на углу. Таким образом, можно было простреливать все четыре направления вдоль линии расположения домов. Только подобрать необходимые ракурсы. Не мудрствуя лукаво, Малярийкин так и поступил. Въехав внутрь склада-барака, он наметил для себя позиции, с которых удобно простреливалась каждая из улиц-соседок. При этом все четыре позиции располагались, по сути, на одном пятаке. Пятое направление – выезд во внутренний двор, позволявший осуществить в случае необходимости скрытую ретирацию с принципиальной сменой точки стационарной обороны.
Разобравшись с секторами обстрела, Малярийкин поставил танк в центре барака, спешился, то есть вылез из машины, вытащил из рюкзака сетевые камеры, предварительно свинченные из подъезда Ленкиной квартиры, и расставил их на всех четырех направлениях потенциальной атаки вероятного противника. Причем не поленился, залез на чердак и установил камеры там – существенно выше собственной позиции, а значит, с более широким ракурсом наблюдения.
Затем, опять же пешком, так как вокруг было относительно тихо и никто не стрелял по прилегающему микрорайону (канонада грохотала значительно дальше), Малярийкин попытался обследовать близлежащие дома. Но не успел. В кармане завибрировал мобильник, и, вытащив его, Малярийкин с легким холодком в душе увидел, как по одной из «контролируемых» им четырех улиц ползет вражеская машина. Танк пер вдоль улицы, на которой буквально несколько минут назад стоял его танк. Пер с той же стороны, по направлению к кирхе. Выходит, если бы Маляр чуть помедлил с маскировкой, чужая машина вылезла бы ему в тыл. И грохнула – тут уже без вариантов. Он и моргнуть бы не успел.
Картинку услужливо передавала одна из камер. Бросившись со всех ног к «Васпу», Маляр влетел в люк, как патрон в патронник, словно там и сидел. На автомате пристегнулся ремнями, напялил наушники.
Руки дрожали. Сердце колотилось бешено. Кажется, он принял правильное решение. Сейчас главное – не следовало ошибиться.
Легкий поворот ладони на тумблере заставил машину плавно развернуться. «Васп», как и все прочие танки, не был бесшумной машиной и при передвижении издавал много звуков. И скрежет, и лязг, но главное – рычание двигателя. С другой стороны, сильный рев характерен при рывке и форсаже. На низких оборотах звук мягкий. Во всяком случае, внутри вражеского танка, ползущего на расстоянии без малого сотни метров, расслышать маневр «Васпа» невозможно. Маляр это понимал. И все же ему казалось – машина работает очень громко. Вот-вот сквозь стену влетит снаряд и расплавит тело Малярийкина внутри клетки пилота. Но ничего, естественно, не произошло. «Вапс» повернулся. Напротив зияло маленькое окно. Ракурс был специально подобран так, чтобы система видеонаведения – микроскопическая точка, спрятанная в конусообразном пазе брони, – смотрела точно сквозь узкое окошко барака. В учебнике это называлось «оптической просекой». Стрелок располагался на расстоянии от препятствия и стрелял сквозь него через специяльно проделанное отверстие с помощью прицельной оптики.
До окна от «Васпа» – пять метров. От окна до вражеской машины – сто двадцать пять метров. На фронтальном экране чужой танк лежал просто как на ладони.
– Огонь, – боясь спугнуть тетушку удачу, прошептал Малярийкин.
Бронебойный вырвался из огнедышащего жерла, прошел сквозь окно барака, не задев стены, и вонзился во вражескую плоть! Кажется, внутри вражеского корпуса даже не поняли, что произошло. Башню вырвало так, словно с пластмассовой игрушки ее сорвал рассерженный мальчуган. С дистанции сто метров прямой наводкой даже орудие «Васпа» творило чудеса. Жив ли соперник-танкист? Глупый вопрос. Судя по языкам пламени, вырывавшимся из круглого отверстия, которое только что закрывала бронированная башня, там не было даже тела – разве что пепел.
Малярийкин откинулся на сидушку. Ну что ж, первый есть! В прошлом бою было пятеро. Интересно, побьет ли сегодня рекорд? Да ладно! Взрыв и выстрел наверняка привлекли внимание. Судя по турнирной таблице, половина участников сегодняшнего боя в локации Тотенкопф уже истреблена. Остальные ползали по округе, выискивая жертв, набирая чужими жизнями игровые очки. И сейчас, привлеченные взрывом, гибелью соперника и неожиданной активностью нового участника противостояния, уверенно потянутся сюда. Дай бог!
Маляр посмотрел на одну из видеокамер – ту самую, в которой отражался только что подбитый вражеский танк. Там умер человек. Только что. И убил его лично он. Малярийкин Петр Викторович. Не кто-то другой. Он.
Ощущал ли при этом что-нибудь Малярийкин? Да пожалуй, что ничего. Вот она, печаль, да. Черствость. Внутренняя черствость и пофигизм.
Потерев рукой глаза, Маляр отогнал от себя гуманистические мысли и пробежался взглядом по всем экранам. Он не ошибся. На площадке осталось не так много вражеских машин, и братья-враги по оружию, привлеченные возможностью срубить еще одного фрага, вырваться вперед, обогнать соперников, ползли к его стационеру[6] со всех сторон.
Ознакомительная версия.
