– Ты кто? Что творится? Где драконы?
Ответа опять нет. Неизвестный затянул узел, отчего у Людвига вырвался непроизвольный стон, и взял за руку. Пальцы молчаливого невидимки оказались на удивление тонкими. Тянет вперёд. Встать и сделать шаг за поводырём. Куда ведёт? Остановился и пытается дёрнуть вниз. Что там? Зарядный ящик? Ага, значит, приёмный лоток должен быть слева. Ещё повоюем?
Зажужжали механизмы, приводящие в движение платформу – новый наводчик явно без опыта, что чувствуется по излишне резким рывкам и некоторой неуверенности. Новобранец? Но откуда он здесь? Гарнизоны башен пополнялись опытными бойцами, на собственной шкуре испытавшими драконьи атаки на фронте. Ладно, лишь бы стрелял.
Теперь за дело: достать тяжёлую стрелу, повернуть колпачок наконечника противосолонь до третьего щелчка… Левое колено упирается в стойку лотка. Готово! Теперь чуть податься назад и… и пошла, родимая! Достать следующую… Кагулово охвостье, пусто!
Людвиг присел и на ощупь попытался найти педаль подачи. Вообще-то на неё нужно надавить ногой, и заряжающие делают это не глядя, только с непривычки и зрячий не сразу отыщет – она прикрыта щитком от случайного нажатия. Ага, попалась! Щелчок, металлический лязг… И деревянный стук свалившегося с платформы пустого ящика. Его полагается сбрасывать самому, но подающий механизм справился без посторонней помощи.
Опять повернуть наконечник. Раз, два, три…
– Готово!
Новый наводчик вполне освоился с управлением тяжёлого стреломёта, и старшего сотника немилосердно швыряло при поворотах платформы. Тому-то что, он сидит по центру, а уравновешивающую ствол площадку с зарядными ящиками мотает, как прицепившийся к собачьему хвосту репей. И ограждение сгорело. И какая сволочь утверждала, будто канаты пропитаны огнеупорным составом? Да, не горят, зато тлеют с мерзкой вонью и рвутся при любом прикосновении.
Жайворонок несколько раз падал, причём дважды после падения слышал стук «железного града», чудом прошедшего стороной. Случайное везение или работа наводчика, грубо, но результативно оберегающего командира? Пара ледяных горошин всё же достали старшего сотника. Он не почувствовал самого момента ранения, только вдруг в сапоге стало горячо, а левая нога онемела и норовила подломиться. Ладно не рука, уж заряжать-то можно хоть на четвереньках.
Тишина и чистое небо. Остывающее железо чуть слышно потрескивает и дымится. Искорёженное нечто, в котором с трудом угадывается тяжёлый стреломёт. Русая девочка с пробитой прямым попаданием «ледяного копья» грудью. Лужа застывшей крови под сиденьем наводчика – в ней почти незаметна красная шапка с обожжёнными краями. Раздавленные пирожки… Обгоревший до неузнаваемости человек с остатками бинтов на голове обнял пустой зарядный ящик…
Обычный момент обычного дня обычной войны. Уже привычный момент…
– Ну что, командир, будем готовиться встречать гостей? – Еремей только что вышел из полутёмной землянки и сейчас щурился от яркого света. – Скоро появятся.
– Ага, в прошлый раз почти весь день прождали. Точно прилетят?
– Сам спроси, – бывший профессор с непонятным злорадством ухмыльнулся и повёл носом. – Что у нас на завтрак?
Теперь наступила очередь старшего десятника повеселиться:
– Седло молодого барашка под соусом тартар.
– А серьёзно?
– Ерёма, – Барабаш укоризненно покачал головой, – после войны я угощу тебя обедом из пятидесяти блюд в лучшей харчевне Родении, но пока придётся жрать только то, что добудем. Нет у нас разносолов, понимаешь?
– Понимаю, – согласился Баргузин. – Но кушать всё равно хочется.
– Тогда постарайся колдовать поаккуратнее.
– Это не колдовство, – поморщился Еремей. – И, думаешь, я не стараюсь поаккуратнее?
– Ошмётки аж на три версты вокруг…
– Сам попробуй, – буркнул бывший профессор и замолчал.
Да уж… чего жаловаться, если в случившейся голодовке виноват только сам, и никто другой? Так случилось, что новое боевое заклинание против драконов, составленное из дикой смеси древнебиармийских шаманских песен и современного роденийского матерного языка, действует на летающих тварей столь избирательно? Удар невидимого кулака вызывал у крылатых ящериц разлитие желчи и чёрной слизи во всём организме, сопровождающееся взрывом внутренних органов. И, к большому сожалению, и без того жёсткое невкусное мясо становилось настолько горьким, что лишь некоторые части упавшего дракона можно было считать условно-съедобными. Да и то после долгого отваривания с острыми травами, тушения не менее половины дня, и обязательно с диким чесноком, хоть как-то отбивающим резкий запах. Да, канули в прошлое блаженные вечера с жареной печёнкой под самодельное вино из медвежьей ягоды… Даже семь с лишним десятков сбитых не греют душу… О какой душе может идти речь, если пустой желудок присыхает к спине?
– Ерёма, может, скажешь Большой Земле, чтобы хоть хлеба планером прислали? Пудов десять аппарат поднимет?
– Сам попросить не хочешь?
– Да пошёл ты… – обиделся старший десятник.
Он уже несколько раз приближался к сооружённому из трёх переговорных устройств агрегату, причём последний случай произошёл вчера вечером, и больше с продуктом извращённой творческой мысли бывшего профессора никаких дел иметь не желал. Неровный столбик из поставленных друг на друга переговорников позволял ежедневно связываться с Цитаделью, но никого, кроме своего создателя, слушаться не собирался. Может, тому виной были многочисленные амулеты, наспех сделанные Еремеем из драконьих косточек, их же засушенных глаз, кривых веточек и разноцветных камешков, разбросанных в кажущемся беспорядке, но попытки посторонних войти в землянку пресекались грубо и решительно. Изобретение Баргузина не только угрожающе гудело и светилось в темноте, но и больно било синими искрами, да так, что кольчуга раскалялась, угрожая зажарить владельца живьём. Одним словом, сволочь, а не профессор!
– Значит, хлеба не попросишь? Тогда завтра съедим твои сапоги!
– Иди к кагулу, Матвей! В Цитадели и без наших просьб полон рот забот, а мы тут ещё… Летунов бы наших проверил, что ли.
– А чего летуны? Нормальные бойцы.
– Дети ещё они.
– Твои? – изумился Барабаш, но не смог удержать серьёзное выражение лица и заржал. – Так вот ты чем в университете занимался! Ладно, не переживай, я никому не расскажу.
Старший десятник погрозил Баргузину пальцем и ушёл в прекрасном расположении духа, мурлыкая под нос песенку популярного до войны исполнителя Колывана Попочки:
Цветут ли цветы камнеломные,
Летят ли драконы огромные,
Вздыхают пиктийские гусли,
В Родению гусли не пустят.
На лётчиков, с недавних пор ставших полноценными бойцами сборного отряда, вид поющего командира произвёл впечатление не меньшее, чем если бы заговорил памятник легендарному воеводе Богдану Нечипайло в роденийской столице. Не иначе готовит какой-то подвох.
