Тарус извлек меч из ножен, но сражаться он не собирался. Он воткнул клинок в мох и что-то вполголоса пробормотал.
– Делай как я, Вишена! Как в Кухте! Помнишь?
И кувыркнулся через меч.
Перед глазами Пожарского враз возникла поляна в лесу, пень и колдовской тарусов кинжал. Когда они оборачивались волками. Но здесь пня не было, был меч Таруса, но Вишена осознал это уже кувыркаясь через ухватистую рукоятку. Он уже приготовился спиной плюхнуться в пропитанный влагой мох, но неожиданно легко крутнулся в прыжке и стал на ноги.
Точнее, на лапы.
Меч выпал из Его ладони, когти скользнули по вороненой гарде, на миг заслонив горящие зеленым руны. Перед Ним были враги, и их надлежало убить.
И Он стал убивать. Хватать низкорослых болотников одной лапой, запускать когти им в живот и разрывать их на две трепещущие половины. Запахло горячей кровью.
Кто-то шарахнулся с Его дороги, прячась за узкой лентой отточенной стали. Но люди Его не интересовали. Только зеленые пучеглазые болотники. Справа рвал чужую плоть Его собрат, горбатая гора, перевитая узлами мышц.
Мир стал тесен. А поэтому всех, кто не с Ним, нужно убить.
И Он убивал. Когтями. Рвал податливые тела и отшвыривал их прочь. В болото.
Скоро жертвы, до которых Он не успел добраться, попрятались. С десяток теней шевелились вокруг Него, но это были не болотники. Но кто? Раньше Он знал их. Теперь же не мог вспомнить.
А потом мох стал дыбом и из-под темной стоячей воды стали вздыматься бугристые коричневые кольца, покрытые остро пахнущей слизью. Там, среди колец, полыхнули желтые немигающие глаза, чужие до боли в когтях. Бесконечно чужие. Их можно было только ненавидеть, а ненавидя – вырвать из глазниц с неистовым победным воплем. Он и Ему подобные сражались с такими змеями с начала Миров, и с тех времен впитали жгучую ненависть к этим тварям.
Он не подозревал, что может так ненавидеть. Точнее, не помнил. Присев, Он ринулся в атаку, позабыв об осторожности. Скользкое кольцо захлестнулось на Нем, сдавило так, что затрещали кости, но когти уже пропахали глубокую борозду в теле врага и продолжали вырывать куски плоти. Вот и кость, крепкий хребет, позвонок к позвонку. Сломать его, сокрушить…
Кольцо сжалось сильнее. Он захлебнулся болью и ненавистью, но не ослабил хватки, не разжал когти. Смутное чувство подсказывало ему: уступишь – умрешь. А умирать Он не хотел. По крайней мере, первым. Собрав волю в комок, Он мысленно перетек в кончики когтей, удесятеряя их силу. И тогда чужие позвонки под его пальцами отчетливо хрустнули. По длинному коричневому телу прокатилась волна дрожи, одна, другая… Кольцо, едва не раздавившее Его, разомкнулось. И только сейчас Он понял как ему больно.
Вокруг толпились низкие силуэты в разноцветных одеяниях. От них пахло трясиной, потом и железом. Враги?
Он замер. Пылающие красным глаза ощупали каждого.
– Все, Вишена! Сюда, к мечу! Возвращайся!
Он оглянулся. Собрат Его исчез, превратившись в такую же тщедушную фигуру в сине-желтом плаще. Фигура призывно махала рукой.
Утробный рык потряс болота. Он не хотел возвращаться. Еще не все, кого Он ненавидел, истреблены на болотах. Он чувствовал врагов. Далеко. Значит, нужно идти.
И Он побрел прочь, разбрызгивая густую болотную жижу, обходя ямы, которые чувствовал непонятно как, теряя остатки разума от жгучей боли.
Холодный воздух слегка отрезвил Его.
– Проклятье! – воскликнул Тарус. – Он уходит!
Боромир, зажимая колотую рану на левой руке, скрежетнул зубами.
– Что с ним?
Тарус склонился над мечом, торчащим из мха.
– Похоже, он не помнит себя. Турусы-хляби! Я же ничего не спутал, заклятье сработало!
– Что делать? – буднично спросил Славута. Знаменитая секира темнела от вражеской крови.
– Его нельзя упускать!
– Помогите мне встать… – просипел Роксалан. Дементий и Прон подняли чикма-ватажка. Рядом, угрюмо покачивая булавой, стоял Омут.
– Палеха они утянули… – процедил Дементий. – Я его так и не достал…
Тарус хрипло скомандовал:
– Славута, Боромир, Омут – за мной! Остальные – стойте тут, ни шагу в стороны! Отдышитесь…
И выдернул меч из болотистой почвы.
Четверка во главе с Тарусом пошла по следу преобразившегося Вишены. Тот шагал невероятно быстро, изредка глухо постанывая.
– Кажется, он ранен, – сказал Славута. – Однако, как он того змея рвал…
Подал голос мрачный Боромир, по прежнему зажимая рану на руке:
– В кого ты его обратил, чародей? Да и себя…
Тарус неохотно объяснил:
– Это испорченное заклятье превращения в медведя. Точнее, измененное. Я его еще никогда испытывал.
– Считай, испытал, – буркнул Боромир.
Тарус в сердцах воскликнул:
– Не береди душу, а? И так весело – дальше некуда.
Боромир смолчал.
Они почти бежали. Оборотень впереди обходил топкие места, так что можно было не опасаться угодить в трясину: где прошел он, пройдут и люди.
И вдруг оттуда, где остались спутники донеслись невнятные возгласы и далекий звон железа. Боромир замер.
– Это еще что?
Хор голосов слаженно заорал: «Аргундор!»
Тарус выругался.
– Кажется, подмога из долины. Только ее не хватало…
На болота опускались сумерки.
– Что делаем? – с тревогой осведомился Славута.
Тарус глянул вослед уходящему Вишене. И увидел две корявых ольхи прямо на тропе.
– Я сейчас! – крикнул он, бросаясь туда.
Омут, Боромир и Славута переглянулись.
– Чего это он? – озадаченно протянул Боромир. Ватагу, понятно, никто не ответил: мысли чародея недоступны простым воинам.
Тарус торопливо возвращался. Лицо его несколько просветлело, и у Славуты отлегло от сердца. Значит, придумал что-то всезнайка-чародей!
– Назад! К нашим! – скомандовал Тарус. – Веди, Непоседа! Вишену я потом призову, вот, глядите, что он на ветках оставил!
В руке чародей сжимал клочок окровавленной шерсти.
И они поспешили назад, не задавая лишних вопросов. Если Тарус сказал, что отыщет потерявшего память Пожарского по клочку шерсти, значит так оно и есть.
Звон мечей звучал все ближе. Когда они подоспели к месту стычки с болотниками, стали видны воины Аргундора: десятка три панцирников-меченосцев и четверо волчьих всадников. Кондотьеры сбились в плотный круг и как могли отбивались. Славута и Боромир уже настроились на тяжелую сечу; Омут грозно поигрывал булавой. Но с востока одновременно с четверкой, догонявшей Вишену, явился верхом на волке Яр, а спустя некоторое время – отряд песиголовцев.
