А что за кони у них! Сильные, крепкие. Дадут отпор!
– Все равно рано или поздно этому чертовому конюху покажут его место! – нищий ощерился.
– Ну, Глеоф вряд ли будет нападать на кого-то лишь потому, что ты его ненавидишь, старый. Чем тебе Белый Ворон не угодил? А? – спрашивали люди.
– Клятвопреступник! Убийца! Вон кто он! Способен сделать что-то лишь против беззащитных! – нищий побагровел от ненависти. Руки его затряслись. Впрочем, многие решили, что это от преклонного возраста. – Много лет назад он на своих конях растоптал сотни женщин, детей и стариков. А там была моя семья! Я с братом отправился далеко от деревни Райвы охотиться… А когда мы вернулись спустя несколько дней, то застали лишь пепелище да груду тел.
– Ну… Значит, были причины… – как ни в чем не бывало отозвались люди, которых мало волновали какие-то далекие проблемы, не связанные лично с ними. – Или ты так монетки выпрашиваешь? Про свою многострадальную жизнь россказни нам тут чешешь? Пошел вон, нищий! Ничего не получишь!
Когда оборотня выпроводили, Юлиан вслушался в разговоры южан. Те очень живо обсуждали предстоящее рабское торжище, когда в Зунгрун съедутся все крупнейшие работорговцы и рабовладельцы из самых отдаленных земель. Поговаривали даже об отравлении короля Айрекка неизвестным ядом, перед которым все веномансеры при дворе оказались беспомощны. Да и королевства Нор’Эгус и Нор’Мастри будто бы находятся на грани войны из-за города на важном торговом перепутье. К чему приведет эта война?
Но больше всего Юлиана интересовали беседы о левиафане. И правда, ходили слухи, будто пожрано куда больше кораблей, чем говорят плении, что проснувшийся раньше положенного демон ненасытен и зол и неустанно рыщет в проливе, разевая пасть на любое, что туда помещается. Так Юлиан и сидел, ощущая накатившую волную страха, раздумывая, может, действительно, отправить простых рыбаков?
Вдруг простенькая мелодия, звучавшая со сцены, оборвалась – и песенника нагло спихнул с помоста проповедник Ямеса. Ореол седых волос, обвивающих плешь на его макушке, сиял серебром в лучах солнца, пробивающегося сквозь мутное стекло.
– Дети Ямеса! – голос проповедника оказался на удивление басовитым. – Услышьте глас его слуги и внемлите истинному богу! Богу единому!
Он обвел присутствующих пламенным взглядом. На его лице красовался символ – красная линия, проходящая ото лба к подбородку.
– О нет… – прошептал на аельском языке один из южан. – Снова он! Опять этот чертов Ямес!
От барной стойки отделился местный вышибала. Сжав кулаки, он направился в сторону жарко вещавшего проповедника, и Юлиан решил было подняться и скрыться в усиливающемся гаме, как вдруг его заметил сам трактирщик – мужчина на редкость зоркий и наблюдательный.
– О дюжи! Господин Лилле Адан? – вскрикнул он.
Казалось, вся таверна повернулась в сторону стола с северянами и стала искать глазами того, чье имя застыло у многих на устах. Пришлось Юлиану с тяжелым вздохом встать с лавки, пока моряки пялились на него с открытыми ртами, а один и вовсе подавился пивом, которое потекло через нос по губам и бороде, намочив залатанный зеленый кафтан.
Петляя между столами, из-за которых на него глазели посетители, граф спешно покинул таверну. Ему никогда не нравилось излишнее внимание. Ему всегда было неуютно под пристальным взором стольких глаз, поэтому, чувствуя, что ему нигде не скрыться, что хватит откладывать то, что давно пора сделать, он скорым шагом двинулся в сторону пристани.
* * *
У входа его остановила городская охрана, которая поначалу объявила, что порт закрыт приказом графа. А затем, признав самого графа, стражи глубоко поклонились. Выросший среди простого народа, привыкший к такой же простоте, Юлиан даже спустя тридцать лет не смог привыкнуть к противному раболепию… Кого видели в нем ноэльцы? Бессмертного? Полубога? Покачав головой, он прошел в правую часть порта, где у пирса было пришвартовано порядка полусотни рыбацких лодок. Под ногами скрипели доски. Обособленно, ближе к складу снастей, покачивались на волнах шесть суденышек, принадлежавших Авариэлю Артисимо. Выбрав рыбацкую лодку с высокой мачтой и треугольным косым парусом, скошенным штевнем и весьма вместительным трюмом, Юлиан отвязал толстый канат. И тут же из трюма с визгом посыпались маленькие бесята, подпрыгивая на четвереньках.
– А ну кыш! – прикрикнул граф.
Затем он вздохнул, запрыгнул в лодку и ненадолго замер от нахлынувшего страха. Посидев немного, он наконец шумно выдохнул, взял себя в руки и принялся за дело.
Юлиан скинул плащ у кормового руля, затем мешок с нужной одеждой, налег на весла и взял курс на выход из бухты. Вера в Вериатель и ее помощь была непоколебимой, но отчего-то живот сжался в комок, а мускулы задеревенели… Тотчас вспомнилась Мертвая Рулкия… Однако тогда времени на раздумья не было, а сейчас страх оплел его скользкими щупальцами, сдавил грудь. И чем ближе был выход из бухты, чем шире раздвигались скалы, пропуская мореплавателя, тем слабее становилась уверенность в успехе задуманной авантюры.
Море оказалось спокойным. Лишь говорливые волны с шумом накатывали на скалы, обступавшие бухту со всех сторон. Солнце было по-весеннему холодным. Чувствуя силу рук, занятых веслами, Юлиан оглядывался на стоящий на мысе каменный маяк, чей свет вел корабли в темноте и сквозь непогоду. Под его фонарем вился витиеватый васильковый узор, выполненный плиткой, за что маяк и прозвали Голубым.
Порой на свет слетались стаи гарпий. Они кружили вокруг фонаря, тянули к нему когтистые лапы, пока их пыталась отогнать копьями прислуга.
А под маяком ютилось округлое здание обсерватории, где в тишине работали маги. Хотя магами их никто не считал: в заклинаниях эти люди были весьма слабы, но зато прекрасно умели считать и писать. Сами себя они называли летописцами и занимались ровно тем, что записывали в журналы все происходящее в графстве, а также следили за движением звезд и предсказывали приливы и отливы по лунному циклу.
* * *
Море распахнулось, и Юлиан поставил парус, который тут же наполнился крепчающим ветром. Спустя час, когда солнце приподнялось над горами Аше, а серая завеса тумана, привычно лежавшая на море в столь раннее время, стала рассеиваться, показался берег Лилейского острова.
Подобно одинокому стражу, остров возвышался над морем огромной глыбой, на некотором удалении от гор Аше. Его берега, лишенные всякой растительности, облюбовали гарпии. Из-за этих мерзких созданий остров был непригоден даже для контрабандистов. Хотя порой какой-нибудь неопытный шкипер, не ведавший о коварном течении, все же разбивал судно об острые камни Лилейского острова. Обломки выносило аккурат на полосу скалистого побережья – и дикие гарпии завершали мучения тех бедолаг, кто выжил после кораблекрушения.
Часть берега пока тонула в тумане. Однако визгливые крики и хлопанье крыльев над головой оповестили о том, что гарпии рядом. Приспустив парус, Юлиан перевесился через борт к воде, вглядываясь в глубины. Под ним лениво скользили медузы: почти бесцветные, тяжелые, рыхлые, зато нужных ярко-голубых было слишком мало. Значит, требуется заплыть дальше.
Прямо над мачтой пролетела гарпия. Ее длинное темное тело, оканчивающееся острым хвостом, скользнуло по флагштоку мачты. Юлиан вслушался в окружающие лодку вопли, скрытые в кисее тумана.
– Болван! – выругался он. Все его мысли были о левиафане и ловле медуз, отчего он запамятовал взять лук, за что мог и поплатиться.
Рыбацкая лодка шла осторожно, чтобы не сесть на острые скалы, чьи очертания неторопливо выплывали из тумана то тут, то там, а количество постоянно множилось. Похоже, приближалась восточная часть острова.
Вдруг на нос судна опустилась огромная гарпия. Ее голова с прижатыми ушами, огромным клювом, усеянным зубьями, повернулась набок. Скользнув когтями по борту, она забила крыльями, изогнулась дугой в готовности напасть.
– Пошла вон! – прикрикнул Юлиан.
Гарпия замерла. Ее тщедушное на первый взгляд тело напряглось, а морда опустилась ниже. Казалось, в сказанных на Хор’Афе словах она ощутила нечто родное и давно забытое. Крылья захлопали, когти задних лап оцарапали дерево при взлете – и демон скрылся в тумане. Впрочем, назойливый шум крыльев еще долго преследовал лодку.
Наконец деревянное судно, построенное из лорнейской сосны, вышло из тумана. По левому борту остался Лилейский остров, над которым кружила огромная стая, а путь впереди преграждали многочисленные скалы, возвышающиеся над морской гладью. Они наползали друг на друга, создавая причудливые арки, пологие выступы и высокие каменные пики.
А еще море здесь, на востоке, неожиданно смешалось с небом. Эта огромная живая масса
