Но снова поблизости что-то упало, шуршали лапы. Жалобный вой огласил мертвый город. Ольга прижалась ко мне – и я решил воспользоваться ситуацией.
– Ну, надо же, – ворчала она, сопротивляясь моим похотливым усилиям. – Возбудился, как в полнолуние… Карнаш, перестань, – она сдавленно хихикнула, – нашел время… Молчун еще не спит…
Какие мы чувствительные. Уже и собак стесняемся. Молчун прерывисто всхрапнул. Ольга задумалась. Я бы не стал этого делать на ее месте. В тот самый день, когда Молчун начнет притворяться спящим, чтобы посмотреть, чем занимаются мужчина с женщиной, он превратится из собаки в человека.
– Но жизнь продолжается, нет, милая? – горячо зашептал я. – Пусть не у всех, но у нас с тобой точно. Мы не имеем права лишать себя маленьких житейских радостей.
– Правильно, – фыркнуло мое собрание противоречий, – сегодня будем жить счастливо, а завтра умрем в один день. А еще, дорогой, – она мелодраматично вздохнула, – сама огорчилась, теперь и тебя огорчу.
– У нас долги по квартплате? – ужаснулся я.
– Нет. Просто наступают дни, когда белое и обтягивающее лучше не носить…
Тьфу ты, черт. Я обреченно вздохнул и сменил объятия на дружеские. Невыносимо захотелось обратно на остров – к сытой и спокойной жизни, к любимым игрушкам, к изобретательным скандалам этой дамы и хулиганским выходкам Кузьмы. Почему мы так поздно начали ценить эту жизнь?
Я очнулся, когда мерклый свет просочился в подземелье. Как хотелось, чтобы солнце мазнуло по глазам… Удивительно, что нас за эту ночь не съели крысы. Эти «мелкие» грызуны в наше время перерастают кошек, обзаводятся интеллектом, отвратительным норовом и вряд ли будут церемониться даже в присутствии собаки. Заворочалась женщина, которую я всю ночь сжимал в дружеских объятиях. Она страдальчески разлепляла глаза, наполняла их жалким смыслом. Заразительно зевнула, повернула ко мне опухшую мордашку.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – согласилась Ольга. – Целую ночь не виделись…
– Да, как безжалостно время, – ухмыльнулся я.
Она задумалась, потом со страхом стала ощупывать свое лицо, а когда обнаружила, что я злобно хихикаю, изобразила графически, что думает по этому поводу…
– Ну, и воняет от тебя…
– Знаешь, родная, не хочу, конечно, сказать ничего плохого, но и ты сегодня не чайная роза… Эй, вставай рабочий народ, – я пихнул уютно свернувшегося под боком Молчуна. Пес недовольно заворчал, закрылся лапой – дескать, пошли вы все, дайте понежиться.
– Не могу поверить, что мы в колодце, – прошептала Ольга. – Что мы здесь делаем? Я еще вчера должна была полить свои всходы – они же зачахнут…
– Ничего страшного, – уверил я, – урожай – будет. Сколько посадила, столько и выкопаем.
– Ты жестокий, – вздохнула Ольга, – ты не даешь мне выразиться хоть в чем-то. Согласись, будет смешно, если я начну заниматься вышивкой, или, скажем, увлекусь составлением оригами или выращиванием этих… как их… бансаев. Может, позавтракаем?
Нам одновременно пришла в голову одна и та же шокирующая мысль. Мы с ужасом уставились друг на друга. Даже Молчун оторвал лапу от любимой морды и с интересом на нас воззрился – дескать, прозрели. Я вскинул руку с часами, которые шли, невзирая ни на что, и вскоре должны были отметить свое четырнадцатилетие. Восемь часов утра! А эти парни собирались выступить с рассветом! Урча от злости, я растолкал свою сонную компанию и устремился наружу. Начинался новый день в мертвом мире. Тусклый сиреневый свет разливался по замшелым руинам. В отдельных местах они уже заросли неприхотливой травой, топорщились чахлые кустики, не требующие солнечного света. В соседней ямке валялись обглоданные кости. Город казался вымершим – он и был, черт возьми, вымершим! Мне стало плохо. Я прошипел в дыру, чтобы молчали в тряпочку, и, извиваясь, пополз через дорогу по лабиринтам «бытового» и строительного мусора. Бетонный «форпост» у входа в ирландский ресторан издевательски помалкивал. Я включил на полную все чувства, привлек интуицию – и понял, что в ресторане ни одного посетителя, нас банально обули! Надо меньше спать! Расточая в пространство уместные выражения – отнюдь не цитаты поэтов Серебряного века – я полз дальше, чтобы убедиться наверняка. Злодеи не оставили даже завалящей засады. Просто снялись и ушли. В изувеченном ресторане – среди груд обветшалых столов, стульев, барных стоек – остались следы их пребывания: пустые банки от мясных консервов, стреляные гильзы (в потолок на радостях палили, когда я там немного пошумел), хорошо ощутимый запах мочи. Костер не разводили – стойко сносили холод и сквозняки. Сплюнув с досады, я подался обратно.
– Нам обоим кажется, что нас отымели? – уныло поинтересовалась Ольга, изучив мою вытянутую физиономию.
– Собираемся, – буркнул я, – мы знаем, куда они пошли. Во всяком случае, надеемся, что знаем.
– Но мы их не догоним, – ужаснулась Ольга. – Тащиться через весь город – тридцать верст, в роли корма для животных, а всё из-за того, что кто-то долго спит?
– Ну, разведись со мной, – вскипел я. – Найди себе другого – пунктуального и ответственного. Вон их сколько. И вообще, бери пример с Молчуна – все понимает, но молчит.
Это было утро горьких разочарований. Кратчайшая дорога через центр – по площади Лунинцев – оказалась полностью заблокированной. Окрестные высотки валились не куда-нибудь, а именно на площадь. И даже цирк. В нашем городе был самый здоровый в России цирк! И падал он, похоже, последним. И не просто падал, а еще и подпрыгивал. Сначала поперек дороги образовалась гора строительного мусора высотой с пятиэтажку, а потом ее сверху прихлопнуло гигантским куполом. Смотрелось жутковато, но, в общем, интересно. Под куполом цирка оставалось немного места, чтобы пролезть – нельзя сказать, что он совсем уж сплющил горку. Но для начала следовало подняться на нее, что представлялось занятием трудоемким и энергозатратным. Обойти этот рослый монумент тоже было трудно – там, где был цирк и Нарымский сквер, дыбилась земля, а у нас, по стечению обстоятельств, не было при себе альпинистского снаряжения. Картина справа выглядела не лучше. Я принял решение – отходить назад до ближайшего перекрестка, свернуть на улицу 1905 года и выбраться в район вокзала. Во всяком случае, это казалось безопаснее, чем двигать на центральный Красный проспект. Но это утро, как уже было сказано, не баловало радостными событиями. Не успели мы отступить от горы, живописно венчаемой куполом, как пространство огласил душераздирающий вопль! На вершине купола выросла двуногая фигура в лохмотьях – не иначе царь горы? Он гортанно вопил, тыкал пальцем в нашу сторону. На вид – типичный умалишенный, глаза блуждали, рожа, как у полного кретина, да еще и в нарывах. Заворошились обломки на вершине горы, покатились камни – и стали воздвигаться новые фигуры, страшные, в зачуханных обносках, с деформированными телами и конечностями. Зараженные! И вся эта гоп-бригада вытаращилась на нас гноящимися глазами. Нестройный рев вырвался из полутора десятков глоток! Я пихнул локтем Ольгу, выводя из оцепенения – шевели полушариями, сейчас нас сожрут!!! Мы взревели от ужаса (и было от чего), бросились наутек. Я обернулся – и лучше бы не делал этого. Твари не были немощными доходягами. Болезнь вступала в стадию, когда физическая сила растет пропорционально звериному голоду. Они катились с горы, не чувствуя боли, прыгали, как кузнечики – с обломка на обломок, размахивали конечностями, рычали. Мы уносились прочь, воя от избытка чувств. Скулил Молчун, улепетывая галопом – в этом парне далеко не всегда просыпался инстинкт отважного бойца. Я снова в отчаянии обернулся. Лавина зараженных катилась по дороге, стремительно сокращала дистанцию. Что они делали на той горе? Живут они там? Сверху все видно? А если восемь автоматчиков «во главе» с Кузьмой сунулись на эту гору? Что от них осталось? Нет, ерунда, не могли их застать врасплох, мы бы услышали трескотню…
