Родд отчетливо вспомнил ту, которую леший считал своей сестрой.
И улыбка сама собой растянула его губы.
– Увы, мы не друзья, Зил. Пока что не друзья. Но я не буду возражать против дружбы, если ты вновь назовешь меня дружищем, узнав, что твоей сестры больше нет, что я убил ее походя, между делом, даже не для развлечения. Ну так как, дружище?! – Сказать все это лешему было куда веселее, чем стравливать людишек, начиненных тонжерром от пяток до темечка. Родд будто заново познавал мир, открывал сам в себе скрытые до сих пор грани характера, никак не проявлявшиеся раньше, заблокированные Создателем, от навязчивого внимания которого Родду недавно удалось избавиться.
Его переполняло ощущение… Как назвать это ощущение, а? Наверное, это и есть наивысшее счастье, доступное только главенствующим видам: наслаждение бессильной яростью слабых, когда искренне хохочешь, жмурясь от блеска горьких слез на лице того, кто только что считал себя отважным воином.
Он, Родд, тут единственный представитель главенствующего вида.
А ведь раньше у него было другое имя. Он родился самым обычным чистяком в Щукарях, в семье старосты рыбацкой общины. У него был старший братишка по имени Майдас, худой стройный парень, улыбчивый и немного застенчивый, краснеющий, когда при нем ругались. Это потом Майдас занял место отца и разжирел, потому что перестал таскать сети и бороться с течением реки. В обязанности старосты входило договариваться с хитроумными торговцами, употребляя с ними хмельное, чтобы, перепив, заключить выгодный для поселка договор. Вот эти запойные посиделки и подорвали здоровье Майдаса.
Поселок, его жителей и реку – особенно реку! – Родд терпеть не мог. И он, наверное, даже обрадовался, когда его похитили и когда он оказался в Темных Землях в гостях у Создателя. Наверное, потому, что он ничего не помнил о событиях того месяца, пока его не было дома. Когда же он вернулся – просто очнулся возле родительского дома под крики и плач матери, – он с виду был обычным мальчиком. Но постепенно он начал изменяться, у него стали расти «корни». Как ни уговаривал он родителей, как ни валялся у них в ногах, они, назвав его подкидышем, прогнали его из дому, отказались от него. Один только братишка Майдас не отвернулся от маленького Родда. Брат помог ему поселиться неподалеку от рыбацкого поселка и тайком носил ему еду…
Маленький леший что-то кричал, размахивал кулаками, угрожал жестокой расправой, но Родду было не до него – он предавался воспоминаниям.
Долгие годы у них с братом все было хорошо. А потом у Майдаса появилась любимая девушка, и он познакомил ее с младшим братом, они подружились. К тому времени отшельник Родд сильно изменился, никто не узнал бы в нем прежнего мальчишку из Щукарей. И вот однажды в его логово пришла девушка Майдаса и сказала, что она беременна от его брата, но боится сказать Майдасу, вдруг он ее отвергнет, ведь они слились телами до того, как стали мужем и женой, и ей стыдно будет смотреть в глаза старосте и своим родителями, она до смерти боится позора. Она упала перед Роддом на колени и расплакалась. Родд сказал ей тогда, что раз так, ей надо избавиться от плода досрочно, и что он может помочь ей. В ужасе девушка убежала, но затем вернулась, и Родд сделал то, что пообещал ей. У него как-то само собой все получилось.
И все было бы хорошо, если бы девушка Майдаса не рассказала о случившемся своей подруге, попавшей в такую же ситуацию, – та забеременела от Ортиса, самого видного жениха в поселке, самого удачливого рыбака. Подруга обратилась за помощью к Родду, а уж там пошли гулять по поселку и окрестностям слухи – так начался колдун Родд, мудрый и великий Родд. Вскоре к нему приходили за советом и за помощью уже из Моса и других городов. Получилось так случайно, не сразу, и Родд этого не хотел, но что вышло, то вышло…
О прерванной беременности узнал Майдас. Едва держась на ногах от выпитого хмельного, он пришел к Родду и сказал, что отныне они больше не братья и что же Родд наделал, сволочь он, и крюк ему в хребет, ведь Майдас собирался жениться на своей девушке… Впоследствии Майдас действительно на ней женился, но из-за аборта у его избранницы больше не могло быть детей. Слабенькое у нее оказалось здоровье. Поэтому они и взяли приемную дочь – Лариссу.
Родд давно уже не переживал из-за размолвки с братом. Он сильно изменился не только физически – тело его стало неузнаваемым, лишь внешне похожим на человеческое. А главное – изменился его внутренний мир. О чем Родд искренне сожалел, так о том, что не убил брата, когда можно было это сделать. Ведь Майдас был единственным человеком с тех пор, как умерли их родители, который знал слабое место Родда, знал, чем ему можно было навредить…
Родд почувствовал слабость – намаялся за день. Контролировать население целого города – столицы княжества! – было сложнее, чем несколько сотен людишек из рыбацкого поселка. Уже забравшись в замок, с трудом уместив в его каменной тесноте свои необъятные телеса-«корни», он получил сигнал от маленького паршивца из местных о том, что в Мос проникли диверсанты. Двое. Установив личность одного, Родду пришлось позаботиться, чтобы дети цветов не напали на незваных гостей на узких улочках столицы. Родд знал, куда направляются леший Зил и его товарищ, поэтому терпеливо дождался их появления. Ему хотелось показать им все величие его власти. Ну и похвастаться трупами на площади, чего уж утаивать такую красоту? От пропитанного насквозь тонжерром мяса восхищения или ужаса ждать не приходилось, тут нужны были людишки, сумевшие защитить свои наружные покровы от пыльцы. Интересно, сами защиту придумали или кто подсказал?..
– Я убью тебя, Родд! Я вырву твое тело из «корней», и тогда посмотрим, чего ты стоишь! Я буду медленно…
Закрыв глаза, Родд удовлетворенно кивнул. Вот и все, не стоит чрезмерно растягивать удовольствие, хорошего понемногу. Кончики его «корней» нырнули под трупы, подняв среди них волны, как на поверхности озера при сильном ветре. «Корни» поспешили-поползли к двум фигуркам с прозрачными масками на лицах.
Позади людишек пришел в движение сплоченный строй.
Над ними нависло облако особых насекомых.
* * *
Да Зил по трупам пойдет, чтобы достать Родда!..
Повинуясь порыву, не ведая, что творит, он вскинул правую руку, одновременно сгибая пальцы в нужной комбинации и чувствуя ответные сокращения мышц, обвивших его предплечье. Из пасти файера тотчас вырвался прозрачный пузырь и, врезавшись в скопление мошкары мерах в двадцати над союзниками, лопнул и вспыхнул, испепелив весь гнус сразу. Необъятное скопление плоти и «корней» Родда на противоположной стороне площади содрогнулось, застонало и захрипело, забилось в конвульсиях, как курица, которой отрубили голову. Не помня себя от нахлынувшей ярости, Зил принялся палить из файера направо и налево, поджигая «корни» и трупы. А потом желудок огнедышащего опустел, и Зила подняло над брусчаткой и потащило. Он вырывался, он хрипел и брызгал слюной на прозрачное забрало маски изнутри – снаружи оно и так слегка помутнело от налипшей зеленой пыльцы. Его ребра трещали – такой сильной была хватка. Изогнувшись, он лягнул пустоту, не надеясь попасть, но попал, хватка чуть ослабла, он развернулся – и увидел перед собой за такой же, как у него, маской круглые от боли и отчаяния почти бесцветные глаза. Даль, его схватил Даль. И Даль что-то кричал ему, судя по тому, как дергались мышцы его лица. Но Зил не слышал говорца из-за того, что сам орал – удивительно, как еще не порвались голосовые связки. Он обещал не простить Родду смерть сестры, уничтожить Родда, растоптать его, что ему все равно, плевать на все эти трупы, они просто трупы, но сестра!.. И тут он наконец сорвал голос, и Даль тоже заткнулся, и в наступившей звенящей тишине оба они услышали, как изломанные и порванные на куски тела обитателей Моса вздымаются с тихим шелестом и скрежетом, и как с них с пронзительным писком соскакивают изгвазданные кровью мышары, и как со смачным шмяканьем вываливаются из распоротых животов свертки кишок, и брызгает кровь из тел, изуродованных до неузнаваемости и почти что нетронутых, и с гулким жужжанием вздымаются в густой, парующий смертью воздух мириады насекомых. Тварь спешила к союзникам, ее отростки, точно речные удавы под водой, под трупами пробирались к лешему и альбиносу. И отступать им было некуда, потому что за спинами у них очнулись, пришли в движение ряды до этого неподвижных граждан Моса.