— У тебя блокнот есть? — без раздумий спросил черногорец.
ЗА МЕСЯЦ ДО ЭТОГО…
Лейтенант Берковитц узнал лежащего в постели человека сразу. У лейтенанта была хорошая память на лица, и уж тем более нелепо было бы не знать в лицо того, кого идёшь «брать». «Медаль Конгресса, — с вожделением подумал офицер, удовлетворённо разглядывая ещё нестарое, хотя и измученное лицо бессильно откинувшегося на подушку партизанского командира. — Можно будет сказать, что он сопротивлялся… хорошо бы найти в доме оружие…» Он пожалел, что не прихватил пару трофейных стволов. Взять вооруженного врага — это вовсе не то, что раненого и ослабевшего.
— Это он, сэр? — быстро спросил капрал Галиенди.
— Не сомневайтесь, он, он! — радостно подтвердил информатор. — Бабка его тут прятала, карга старая!
— Мы оценим ваши усилия, — процедил Берковитц, даже не повернув головы в сторону предателя, и тот замолк. Лейтенант же с интересом продолжал разглядывать узкое, правильных очертаний лицо, решительный подбородок… Глаза Батяни — серые, а Берковитц почему-то думал, что они будут чёрными — смотрели с усталым, равнодушным презрением, и американец понял с восторгом, что затравленный зверь больше не может бороться. Светло-русые волосы русского на висках были седыми почти полностью, седина пробивалась в довольно длинной чёлке. «Ему тридцать три года, — подумал лейтенант, — как Иисусу. Смешное совпадение!» Берковитц кашлянул и, значительно посмотрев на Галиенди, заговорил по-русски:
— Вы достаточчно понимаече мена?
— Не ломайте язык, я понимаю английский, — голос лежащего партизанского командира был хрипловатый, простуженный.
— Это хорошо, — переходя на родной язык, Берковитц позволил себе высокомерно улыбнуться: конечно же, русский должен его понимать! Это ведь язык мировой, а не их жалкое смешное лопотанье… — Я — лейтенант армии США Джесс Берковитц, арестовываю вас, как главаря террористической банды, согласно резолюции ООН и распоряжению командования международных сил… Позже вам будут предъявлены официальные обвинения в совершённых вами преступлениях. Протяните руку… Сержант, наручники, — повернулся к Галиенди Берковитиц.
Обернуться назад он уже не успел. Горлу вдруг стало нестерпимо, чудовищно больно — а через миг эта боль отхлынула, унося с собой сознание и жизнь двадцатитрёхлетнего лейтенанта оккупационной армии.
Сержант Галиенди пережил своего командира на три или четыре секунды. Возможно, он даже успел бы схватиться за М16, если бы, выполняя приказ командира, не полез за наручниками, локтем отпихнув оружие за спину. Его отвлекло от этого странное бульканье, и он, всё еще расстёгивая сумочку на поясе, поднял глаза.
В этот момент Берковитц тяжело рухнул на пол — уже мертвый, и лужа крови, бьющей из рассечённой брошенным ножом сонной артерии, растекалась по скоблёным некрашеным доскам пола. Длинная «полёвка», перекованная из куска рессоры, вошла точно за ворот жилета из келавровой брони со вкладышами из керамики, способного остановить пулю, пущенную почти в упор.
— А? — нелепо и растерянно спросил Галиенди, берясь за автомат и не находя его.
Партизан сидел в постели — худощавый, в спортивных трусах, меченый несколькими шрамами, с какой-то татуировкой, видной на забинтованной груди. В левой руке у него был массивный потёртый пистолет. В правой — отведенной за плечо — второй нож, финка.
— Не надо, — попросил Галиенди. И за миг до того, как финка вошла ему в левый глаз, мерзко опорожнил кишечник в штаны.
…Батяня поднялся. Бывший предсельправления Говядов, прижавшись к печке с приоткрытым ртом, смотрел на него белыми пустыми глазами, нижняя челюсть тряслась. Кровь лейтенанта подтекла к его валенкам с калошами. Он несколько раз шлёпнул губами, когда Батяня подошёл к нему и тихо спросил:
— Родную землю, сволочь, продал? Бабок срубить захотел?.. Зови сюда остальных. Сколько их там?
— Трррррррррое, — выдал очередь Говядов.
Батяня сунул ему под нос пистолет:
— Зови. На крыльцо выйди и зови. Двери не закрывай. И помни — я не промажу. Уж по тебе-то не промажу. Пошел, — он толкнул заспотыкавшегося предателя к дверям в сени и упруго взвел курок
— Эй, идите! — на ломаном английском, но вполне натурально завопил Говядов. — Господин лейтенант требует, тут нести надо! — он оглянулся, и, повинуясь молчаливому жесту Батяни, вошёл обратно в сени, а оттуда — в горницу. Застыл у печи.
На крыльце застучали шаги.
* * *
Срочно. Секретно.
В штаб 4-й лёгкой пехотной дивизии армии США.
Операция по аресту лидера террористов по кличке «Батяня» сорвалась. Развитие событий не вполне ясно. Группа из пяти солдат во главе с лейтенантом моего батальона Дж. П. Берковитцем прибыла в деревню благополучно, после чего с нею прервалась связь. После двух часов молчания во исполнение инструкций я выслал на разведу приданный мне вертолет, который при визуальном наблюдении обнаружил, что деревня пуста, а «Хаммер» моего батальона стоит у крыльца дома, в котором, как было указано информатором, находится на излечении «Батяня».
Группа солдат капитана Кразински, высаженная посадочным методом, подтвердила, что деревня покинута жителями. Так же ею были обнаружены тела погибших лейтенанта Берковитца, сержантов Галиенди и Граппа, капралов МакСлоу и Бриггса. Тела находились в доме. Лейтенант Берковитц и сержант Галиенди были убиты брошенными ножами соответственно в сонную артерию и левый глаз. Сержант Грапп и капралы МакСлоу и Бриггс были застрелены в лицо одиночными выстрелами снайперской точности и быстроты, о чём говорит тот факт, что ни один из них не успел взяться за оружие. Орудие убийства — предположительно пистолет калибра 9 мм Пар. Тут же был обнаружен труп нашего информатора Е.М. Говядова с простреленным пахом, коленями и затылком.
При обыске домов деревни погиб капрал Андерсон и был тяжело ранен рядовой Гонсалес. Они попытались снять со стены икону, по краю которой был заложен примерно двухсотграммовый заряд пластита, смешанного с кусками рубленой стальной проволоки и снабжённый вытяжным взрывателем.
Майор Майкл С. Фоггерти, командир 112 пехотного батальона.
СВОДКА ВНЕШНИХ НОВОСТЕЙ ЦЕНТРАЛЬНОГО ШТАБА ОБОРОНЫ ГОРОДА ВОРОНЕЖ. 1 СЕНТЯБРЯ 20… ГОДА
СОЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ: В столице Техаса была казнена на электрическом стуле школьная учительница Эллис Палмер, активистка антивоенного движения. Последними словами мужественной женщины были: «Опомнитесь, техасцы! Что сделали нам русские?!» Между тем большая группа её арестованных сторонников так и не была доставлена в тюрьму штата — многосотенная вооружённая толпа, напав на конвой, отбила их и увезла в неизвестном направлении.
