заметные страдания: лицо старика скривилось в жуткой гримасе, руки дрожали, а из ушей потекла кровь. Здание принялось дрожать еще пуще прежнего, и вкупе с полнейшей тьмой, опустившейся на все вокруг, происходящее можно было принять за конец света, развернувшийся прямо у нас под ногами.
Стабильный поток Скверны, вгрызающейся в новый сосуд в виде меня, теперь стал резким и несколько дерганым. Новые порции энергии словно не могли ужиться с теми, что уже успели влиться, и теперь безум но сталкивались друг с другом. Энергия словно… пожирала саму себя? Мои руки начали переливаться всеми возможными цветами, все известные мне ауры активировались и деактивировались практически одновременно, узоры накладывались друг на друга, но самое важное – боль ушла.
Здание перестало дрожать, а тьма, что секунду назад так плотно затянула церковные окна, вдруг сменилась привычным серым небом.
Я ощутил себя так, будто у меня открылось второе дыхание, но оно было словно чужим и неправильным. Многочисленные цвета от примененных аур сменились одним – фиолетовым. Но если энергия в руках старика была скорее сиреневой, мой оттенок был куда темнее, практически сливовым.
– Так не должно быть… – на лице старика читалось смятение. Он оглянулся по сторонам и убедился в том, что выброс искаженной энергии прекратился. – Ты…
Он хотел что-то сказать мне, но в эту секунду за спиной Родиона засопел его сын, к которому тот сразу и поспешил. Парень был явно не в себе: он тяжело дышал, его костлявые конечности стучали по полу, а гортань издавала животные звуки.
Старик склонился над ним и, всхлипывая, принялся лечить. В этот момент в здание вбежала Рита, которая до сих пор была снаружи. Она прошла через высокий главный вход и оглянулась по сторонам. Женщина выглядела так, будто постарела лет на 10, а покрасневшие глаза давали понять, что все произошедшее далось ей очень непросто.
Спустя мгновение она заметила Родиона с сыном и поспешила подняться к алтарю. Окинув меня виноватым взглядом, Рита обошла своего мужа и бросилась на колени к своему чаду. Она целовала и гладила его по голове, говорила, что все позади и мама рядом. Но парню было все равно.
Родион начинал заметно злиться. Лечение не действовало: он смотрел на своего сына и понимал, что как бы сильно его ни любил, перед ним лишь блеклая полуживая копия того, кого он когда-то запечатал в этот самый склеп своими руками.
Бывший сосуд начал дергаться еще больше, мешая попыткам Родиона себя восстановить. Рита принялась наивно успокаивать его, а ее муж применил ту самую силу оранжевого цвета, с помощью которой сломал доски в заборе и мои ноги. Он крепко, почти с ненавистью, вжал сына в пол, сам не зная, что собирается сделать. Парень принялся выть, как собака, которой наступили на хвост, что только сильнее вывело из себя его отца. Рита с ужасом посмотрела на старика и начала бить его по плечам. Осознав, что хватка Родиона от этого никак не ослабевает, она принялась умолять его отпустить сына и попыталась закрыть его своим телом.
Мужчина посмотрел на нее, и в порыве гнева наотмашь ударил левой рукой. Усиленный удар откинул Риту на несколько метров, словно она была тряпичной куклой. Старуха упала на ступеньки, ведущие к алтарю, и больше не поднималась. Полумертвый сын все никак не прекращал выть. От действий старика его вой стал больше походить на хрип.
Я посмотрел на свои руки: темно-фиолетовые узоры с них почти сошли. Терзания души почти прекратились, однако вместе с тем ко мне вернулась старая добрая боль от переломанных конечностей, выколотого глаза и множества других повреждений.
Голова начала разрываться как от мощнейшей мигрени, все тело ощущалось ватным и слабым, однако я все же попытался опереться о край склепа, чтобы выбраться наружу.
Мерзкий хрип парня резко прекратился, после чего Родион отпустил мертвое тело и какое-то время еще сидел над ним. Спустя какое-то время он медленно распрямился и быстро оглянулся назад. Сначала он посмотрел на меня, медленно вылезающего из каменного гроба, затем его взгляд упал на тело жены с разбитой головой, лежавшей на лестнице в луже крови.
Он обреченно подошел к ее телу, словно уже понимал, что она мертва. С тяжелым взглядом Родион водрузил ее на себя, после чего развернулся и посмотрел на меня.
Я в панике посмотрел на крышку склепа, где лежал его сын. Этой крышкой он сейчас мог закрыть меня, однако Родион по какой-то причине решил этого не делать.
Скорее всего, ему уже просто было все равно.
– Уроборос? – спросил он меня, и так зная ответ.
Я ничего не ответил.
Мы еще какое-то время смотрели друг на друга. Затем он поправил тело жены у себя на одном плече и водрузил сына на другое, после чего зашагал прочь из церкви. Не представляю, о чем он думал и что чувствовал.
Уверен я был только в одном: мне его не жаль. Сколь бы ни был печален тот факт, что ему пришлось запечатать внутри этого гроба своего сына, я здесь не при чем. Я несколько раз за день смирился со своей смертью в самых разных ситуациях, и все они – по вине этого полоумного ублюдка. Он получил свое наказание за попытку играть с энергией и людьми.
Я смотрел ему в спину со злобой и презрением. Затем, опершись на руки, я, несмотря на боль в ногах, смог перекинуть себя через край склепа.
Первым делом я попытался активировать ауру «Пренебрежения болью», но энергетический коктейль в моем теле и каша в голове свели на нет все попытки обезболиться. Следующей мыслью было достать телефон и позвонить хоть кому-нибудь, ведь если я не погиб от запечатывания в склепе, это еще совершенно не значит, что меня не добьет обычная потеря крови.
Мое сознание не справлялось, в моем восприятии все происходило как в замедленной съемке. Я дрожащей рукой ощупал карманы джинс, и в памяти звуком разбитого стекла раздался удар телефона об пол возле входа в церковь. Там я его уронил. Я попытался ползти, очень медленно, и пока мне это удавалось.
Люди склонны врать самим себе, особенно в стрессовых ситуациях. Вот и я как-то смог поверить, что если буду достаточно активно тащить себя на руках, то обязательно доползу куда-нибудь, где мне окажут помощь.
Один метр в моем состоянии был за 10, каждое движение отдавалось жуткой болью, в рану на груди забилась грязь, а на лице вздулись вены. Но я продолжал отчаянно продвигаться
