— Какие еще языки знаете? — продолжил Король.
— Французский, немецкий, немного испанский. Французский и немецкий — свободно.
— Отлично. Бригадир, я буду благодарен, если вы прикомандируете лейтенанта к моей охране. На мой взгляд, моя охрана, осуществляемая спецотделом полиции, оставляет желать лучшего, а времена сейчас неспокойные. Несколько тренировок с опытным офицером САС определенно пойдет полицейским на пользу.
Бригадир хотел сказать, что лейтенант Сноудон далек от определения "опытный офицер САС" и сам бригадир, доведись ему коротко охарактеризовать графа, сказал бы что-то вроде "ушлый и недисциплинированный засранец". Но воля монарха была ясно выражена и кто он такой, чтобы противоречить?
— Есть, сир.
— Вот и отлично. Не смею больше отвлекать ваше внимание.
Король поднялся со своего места, принял поданную ему фотографию и удалился…
В кабинете повисла напряженная тишина, которую нарушил бригадир.
— Смену можете не сдавать. Я распоряжусь, чтобы Лоусон заменил вас, он работал в аэропорту и знает, что там к чему.
— Есть.
— Приведите себя в порядок, лейтенант. Пересмотрите свой гардероб, отдайте в чистку пару подходящих гражданских костюмов, или закажите новый, если подходящих не окажется. Приведите в порядок и свой полковой мундир.
— Есть, сэр.
— Я не закончил. Не вздумайте добираться до дворца на вашем мотоцикле. Наймите машину, если ее у вас нет. И я очень надеюсь, лейтенант, что репутация нашего полка не будет запятнана непристойным скандалом, в какие вы имеете редкостный талант попадать.
Лейтенант сделал непонимающее лицо и бригадир заорал:
— И не делайте вид, что не понимаете о чем речь!
— Есть, сэр!
— Все, идите. Дежурство вам отметят. Я прослежу, чтобы бумаги оформили надлежащим образом…
— Спасибо, сэр.
— Да и… смените ваши чертовы джинсы на что-то более разумное. В них вы похожи на педика с вокзала Сент Панкрас[29].
— Есть, сэр.
Выходя из кабинета, лейтенант озабоченно посмотрел на часы. Милашка Синтия с БОАК, его новая добыча, наверное, уже его заждалась и возможно, зла на него. А она не та девушка, которую можно оставлять без присмотра…
С этими мыслями, лейтенант побежал вниз по лестнице, прикидывая, что надеть завтра, чтобы произвести впечатление на придворных дам.
04 июня 2014 года
Касба, Французский Алжир
Что останется
Кроме памяти…
Странные места и странные люди…
В этой жизни мне везло на события. И людей. Некоторым людям не везет — совершенно, их жизнь пустая и серая. Они ищут смысл в каких-то безумных, бессмысленных развлечениях — кто-то гоняет на авто по городу со скоростью сто двадцать, кто-то вечером танцует на столе в полураздетом виде, кто-то нарушает закон. Те же люди, которых я знал — ставили свою жизнь на кон совершенно осознанно и хладнокровно, без вызова и эпатажа, желая сделать то, что нужно сделать. То, что нельзя не сделать. Их нельзя было не уважать — даже врагов.
А вместе с ними ставил свою жизнь на кон и я.
Ровно в двадцать две пятьдесят семь по местному времени, я вышел из машины, которую взял напрокат вчера в аэропорту, хлопнул дверцей и пошел вверх по улице, особо ни на что не обращая внимания. Французы любят внешние эффекты, и подобные операции рассчитывают до секунд, это своего рода их шик. И ровно в двадцать три ноль-ноль, когда я дошел до белой угловой громады Гран Пост — у тротуара тормознул клиновидный Ситроен с затемненными стеклами, открылась задняя дверь справа. Я сел — и машина мгновенно отъехала от тротуара, рванулась в пугающую черноту улиц, она шла поразительно плавно, потому что на машинах этой мануфактуры устанавливается специальная гидропневматическая подвеска, позволяющая забыть, что такое неровности — едешь как на ковре-самолете летишь. Для Алжира, столицы новой Франции это более чем актуально — дороги здесь проблемные.
— Месье Александр? — спросил меня офицер, сидящий на заднем сидении. Вопреки моим настояниям, он все же облачился в армейскую штурмовую униформу, напялил тяжелый бронежилет и держал в руках тяжелую штурмовую винтовку SIG с барабанным магазином и громоздким термооптическим прицелом — оружие поддержки. Если придется действовать на улице — а чует мое сердце придется — то такой вот терминатор будет выделяться из толпы не меньше, чем я на токийской Гинзе.
Хотя я там никогда не был — но представляю сие зрелище.
— Я же просил быть в штатском… — поморщился я.
— Немного переиграли — холодно ответил офицер, в этой стране мне, русскому на конкурсе популярности ничего не светило бы — вы работаете. Патрис прикроет вас, он в десятке лучших стрелков Легиона. Я вступлю в игру, если все пойдет в предел хреново. Генерал Бельфор одобрил изменения в плане.
Значит, спорить бесполезно. Собственно говоря, и операция то состоялась благодаря протекции генерала Бельфора — его я знал лично по делам Мексики, он часто туда наведывался, поддерживал контакт с американцами, затем даже возглавлял международную миссию поддержания мира. Он был известен как Молот Ислама — и не просто так. Долгие год мы выслеживали дичь, на которую сейчас идет охота — и этот урод нужен мне, как никто другой. Лично мне, не ГРУ, не разведке ВМФ — прежде всего лично мне, потому что это — моя игра, игра, которую я не закончил и сейчас должен был закончить. По той же самой причине я не счел возможным передоверить исполнение активной фазы операции кому-либо еще, лично прилетел в Алжир и лично сижу сейчас в Ситроене спецслужб алжирской Франции, вместе с тремя не слишком то дружелюбными офицерами Иностранного Легиона, исполнителями силовой акции. Это — моя игра, и играть ее мне.
До конца.
То ли желая построить хотя бы маленький мостик, то ли желая скрыть свой мандраж — пятьдесят процентов, что это ловушка — я протянул руку вперед, положил ее на плечо Патриса.
— Надеюсь, ты хорошо стреляешь, парень. Мне не хотелось бы умирать сегодня.
— Не беспокойтесь, мсье. Не промахнусь.
Намек?
Собственно говоря, ничего другого ждать здесь и не приходилось. С тех пор, как не стало Франции — вместо нее теперь была Нормандия, протекторат Священной Римской Империи Германской Нации — начался один из самых массовых исходов из страны, которые только имели место быть в двадцатом веке. Потом попытались подсчитать… получалось, что Францию покинули не менее пятнадцати миллионов человек — аристократы, инженеры, солдаты разгромленной армии. Строго говоря — я не знаю, для чего наши казаки участвовали во французской кампании — ведь смысла не было, германская армия могла бы опрокинуть французскую и сама. Но факт остается фактом — мы поучаствовали, и это здесь помнили до сих пор. Помнили — и ненавидели нас.
