— Разминаться будешь? — крикнул сквозь страшный шум секундант и я кивнул головой. Он выхватил откуда-то бронзовый колокольчик, довольно крупный и неистово затряс им, выдавая больше треск, чем звон и толпа вокруг недовольно зашумела.
— Нечего ныть, положена разминка бойцу, так, что ждите! — рявкнул мой помощник, не смущаясь ничуть на недовольство зрителей и вытолкнул меня вперед, — Начинай! Разминайся!
И я принялся делать разогревающие движения.
Мой соперник. парень с уголовной рожей, ничего такого делать не стал, только угрюмо следил за мной многообещающим взглядом и ждал, пока я перестану заниматься ерундой.
Я осмотрелся кругом, ареной для боя на смерть оказалась площадка с дощатым полом, где- то шесть на шесть метров, с легким ограждением на уровне пояса, чтобы зрители, активно орущие и толкающие друг друга, не мешали бойцам. Выше человеческого роста нависали трибуны, так же забитые народом, с трех сторон, с четвертой была установлена трибуна для чистой публики, занятая наполовину, похоже, местными аристократами и их семьями.
— Да, жестокий век, реально — жестокие нравы, — пробормотал я. переставая размахивать руками и поворачиваясь к своему сопернику.
Только два часа назад я готовился въезжать в чертов город, будучи полноправным членом охраны каравана и вот, судьба бросила меня биться за свою жизнь на ристалище, среди абсолютно чужих и непонятных людей.
Глава 2 ВСЕ ЕЩЕ ПЛЕННИК БАНДИТОВ И ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА
Соперник был мне по плечо, тощий и жилистый, и, видимо, достаточно опытный в убийстве людей, все же лет двадцать пять ему было, прошел огромную школу жизни в бандитских разборках.
За что его выставили биться за свою жизнь, я не знал, наверно, чем-то рассердил своих Старших в кодле, причем, очень серьезно рассердил.
Впрочем, это не важно, от соперника я мог ожидать много жестоких и подлых приемов, выученных им в своей жизни и подсмотренных у других местных мастеров.
— Какие правила? — успел спросить я у своего помощника.
— Никаких, просто убей его, — ухмыльнулся тот беззубым ртом.
Громко ударил колокол, в ознаменование начала схватки до смерти одного из бойцов, и мой соперник прямо прыгнул на меня, норовя ударами ниже пояса выбить из меня дух. Я пока сталкивал его ноги в сторону, поджидая момент для основательного удара, но, парень выкладывался по полной, не снижая оборотов, понимая, что инициатива в нанесении ударов рано или поздно скажется и количество перейдет в качество, не давал без ощутимых потерь выйти на ближнюю дистанцию, поэтому, я ждал, когда его запал иссякнет и он замедлится.
Пришлось охладить его пыл, и, когда его голова оказалась близко от меня, я быстрым и хлестким ударом в область виска усадил парня на задницу и тут же с ноги пробил в голову, вырубив соперника надолго.
Дико шумевшая публика замолчала, не понимая, как так, без кучи ударов, один из бойцов, уже почти победил. Но вскоре зашумела снова, требуя прикончить проигравшего. Я даже вернулся к секунданту:
— Что, обязательно его добивать?
На что получил удивительный по ясности ответ:
— Можешь и не добивать, тогда через десять минут добьют тебя. Хотя, можешь дать ему прийти в себя, и снова начать поединок. Но это будет глупо выглядеть, так не делает никто.
Пришлось вернуться к так и не очнувшемуся до конца сопернику, накинуть ему локоть на шею и, преодолев слабые попытки вырваться из захвата, медленно, но верно придушить его, пока его руки и ноги не затихли, после продолжительной пляски умирающего человека.
Это уже второй, убитый лично мной в этом мире, если не считать подавленного лошадьми и телегами жулика в первом городке. Душить, конечно, морально тяжелее, чем одним ударом проколоть живот, но, когда хочешь выжить, это уже не так существенно, руки не дрожат и делают свое дело.
Под крики и топот ног я вернулся к секунданту, казавшемуся мне самым тут нормальным и спросил:
— На сегодня все?
— Да, все, теперь ждешь нового бедолагу, — пробормотал мой помощник и выдал мне мои вещи из корзины. Я оделся и вскоре, те же рыла, что вели меня сюда, отконвоировали меня обратно на улицу, где и двигался мой караван, давно, уже уехавший, впрочем. Там мы прошлись дальше, где-то в сторону центра города, и через пару минут завели меня в подвальное помещение, где пахло страданиями людскими и болью, стояло несколько клеток разного размера и на входе дежурили хорошо вооруженные молодцы. Главный из конвоиров дал мне характеристику, из которой я услышал и разобрал только: — Искупивший наполовину.
Меня подтолкнули в одну из клеток и закрыли дверку за спиной. Новое жилище оказалось небольшого размера, с парой лежанок на полу, на которых кишмя кишели клопы и я приготовился к трудной ночи. Пока не стал садиться, стоял, держась за решетку и посматривал по сторонам.
В большой клетке, набитой так, что несчастные не могли сесть и им приходилось стоять, находилось человек сорок, много сильно побитых, подавленных и в ужасе глядящих по сторонам и на своих соседей.
Время от времени надсмотрщики, с легкими дубинками в руках, стучали по прутьям решетки, вызывая одного за другим узников и, если, им казалось, что тот медленно пробирается через забитое телами пространство, осыпали его ударами по плечам и спине, подгоняя побыстрее выскочить из клетки. Потом его или ее подводили к конторке, где пришедшие на помощь члены семьи или просто знакомые приводили свои аргументы, в основном, заключающиеся в горстке монет, высыпаемых на конторку и, придя к согласию с одним из бандитов, забирали несчастного или несчастную с собой. Кто-то из более грамотных бандитов записывал итоговое решение, считал деньги и высыпал их в ящик с прорезью, стоящий внизу конторки.
В этот момент за ним начинали присматривать все активные и свободные члены банды, чтобы монета не осталась зажатой между пальцев, круговая порука и такая же ответственность проявлялись в действии.
В, общем, конвейер по выжиманию денег у обычных горожан, провинившихся не особенно сильно, работал на полную мощь, и я подивился размаху действий банды, открыто содержащей свою тюрьму и массовым способом доящей горожан. Постоянно приводили новых должников и запихивали в клетку, женщин изощренно обыскивали, залезая во все места, и, с помертвевшим лицом, волокли в клетку. Где эстафету перенимали узники понаглее, так же с удовольствием безнаказанно лапавшие своих жертв, коротая скучное время в заточении, и пытаясь скрыть страх, обуревавший и их самих.
В подвале стояли еще три клетки, поменьше размером.
В одной, как видно, сидели члены противоборствующих группировок, захваченные в ходе повседневной войны на улицах, все, поголовно, избитые и порезанные. Каждый проходящий мимо член группы победителей старался попасть по пальцам или ткнуть посильнее дубинкой через решетку. Туда приволокли за пару часов только одного новичка, бывшего без сознания, и закинули внутрь с размаху, но его, хоть поймали свои и аккуратно уложили на пол.
Во второй сидели такие же, уголовные рожи, но, видно, провинившиеся перед своими, на них внимания подчеркнуто не обращали.
В третьей пребывали, как видно, уже серьезные должники банды. Солидные и не очень мужики, ждущие решения по своему вопросу, но, как видно, безо всякого оптимизма в глазах.
Так что, я сидел с относительным комфортом, пока один и, видно, представлял какую-то ценность для банды. Раз меня совсем не трогали и даже принесли поесть, из той же большой кастрюли, где брали еду и все остальные. Других узников кормить и не подумали, даже передачи не принимали, несмотря на все просьбы родственников.
Отчетность вели так же, как и в Черноземье, на восковых табличках.
На меня заполнили одну из них, что-то записали и поставили в отдельный угол.
На улице стемнело, в подвале еще сильнее, мой угол погрузился в темноту, и я рискнул почистить лежанку от насекомых, опустив руку и создав крайне высокую температуру на одной стороне, присел туда и дочистил лежанку до конца.
