неразговорчивый Хеми — просто покосились на меня.
Руйха, рядом с которой я сидел, на правах моей девушки — а отношений мы не скрывали — дёрнула за руку:
— Молчи лучше.
Лишь Телуа, сидящая по другую сторону от Руйхи, никак не прореагировала, да обычно пристраивающийся за моей спиной Хэч. Его реакции я не видел, но он всегда был на моей стороне.
— Какого же позора, Наставник⁈ — меня захлестнула волна негодования. — Ты же видел! Я при тебе, при шамане и отце глубин нырнул не меньше чем на семьдесят пять локтей!
— Да будет тебе! — махнул рукой дед. — Не было там такой глубины. Локтей тридцать от силы.
С «правого фланга» новые смешки, от рыбаков новая порция косых взглядов. Руйха наклонилась, прошипела на ухо:
— Ну я же прошу…
— Да, как не было⁈
— И к тому же, — продолжал глумиться дед, — ну что это за техника нырка? Как будто неумеющего плавать в воду бросили! Тебе просто повезло, Ученик, что ты жив тогда остался.
Наверное, надо было просто выдохнуть и промолчать. Ведь Руйха уже не скрываясь пихала локтем в бок. Но я всё-таки раскрыл рот:
— И что не так с моей техникой? Ведь я нырнул? До дна достал? Вернулся?
Дед секунду с усмешкой смотрел на меня.
— Всё не так, — наконец проговорил он. И тон его стал потихоньку холоднеть. — Так, как нырнул ты, можно опуститься на дно один, ну хорошо, два или даже три раза. Но разве это дело человека глубин? Разве этого ждёт от нас племя?
На пляже резко стало тихо.
— Люди нашей касты опускаются за слезами Атарапы не раз и не два за день, а столько, сколько потребуется. Только так мы можем поднять со дна нужное племени количество слёз богини.
Я уже пожалел, что не удержал язык.
— А если ты недоволен процессом обучения, сын касты земли, — теперь слова Наставника падали, словно пудовые гири, — ты всегда можешь уйти с рифа. Ты пока ещё не принёс клятв верности касте глубин.
Дед оторвал взгляд от меня и обвел притихших Учеников.
Ага! Конечно! Ты чё, дед? Попасть в касту ныряльщиков за жемчугом — мой единственный шанс. Какая у меня альтернатива? Горбатиться от рассвета до заката сначала на отца, а потом на старшего брата? Без выходных-проходных, без праздничных и отпусков? Копаться в земле на делянке днём, а вечером что-нить рукоделить по хозяйству? И так до самого конца, даже без перспективы на собственную семью?… Да ну нафиг! Лучше смерть, чем такая жизнь! И поэтому:
— Прости меня Наставник! Больше не повторится.
Пауза. И во вновь наступившей тишине я чуть ли не явственно услышал, как на изрезанном глубокими морщинами высохшем лице Наставника со скрипом раздвигаются губы в подобии улыбки.
— Вот и хорошо, Ученик. Я вижу, ты не безнадёжен. И если ты… если все будут делать то, что говорю и жду от вас я, то скоро, очень скоро…
Вдруг он поднял взгляд и посмотрел куда-то за наши спины.
— Что ж… — пожевал губами, сделал вид, что задумался, — значит, хотите уже нырять?
Тишина. Не сразу, но ребята, наконец, ответили воодушевлённым гулом.
— Раз хотите, значит будете.
И снова посмотрел в сторону острова. Я непроизвольно проследил направление его взгляда. По лагуне со стороны деревни приближалась небольшая пирога.
Риф Учеников, как я и говорил раньше, представлял собой небольшой клочок земли, ещё и разделённый, как кофейное зерно, на две половинки — побольше и совсем маленькую. Из растительности — два куста из пальм, по четыре и три пальмы в каждой части. Ни воды, ни еды. Всё это доставлялось с острова два раза в день — утром и вечером.
Но на этот раз, помимо пайка, нам был доставлен шаман собственной персоной. Причём в полном парадном облачении: куча костяных ожерелий с перьями, воткнутыми везде где только можно. Естественно, со своим страшноватым посохом.
— Думаешь, готовы? — окинув взглядом притихшую толпу Учеников, повернулся он к Наставнику.
— Готовы, — улыбаясь кивнул Наставник.
Мать вашу, к чему? Что за интриги и игры в молчанку? Уж не хотите ли вы сказать, что всё это было обучение⁈
Оказалось, что нет.
— Итак, Ученики, — Наставник встал рядом с шаманом, — вы выдержали и второе Испытание.
Ах вот оно что! И сколько ещё впереди таких испытаний?
— Находиться под водой два малых гонга? — робко поинтересовался Алеки.
— Нет, Ученик, — деду явно не понравилось, что его перебивают, — это я выяснил ещё тогда, когда вы впервые ступили ногой на этот риф. Теперь же я смотрел, сможете ли вы это делать так, как делают настоящие люди нашей касты.
Что? Жизнь человека глубин — это вот такая рутина? С утра до ночи с камнем на дне сидеть? Естественно, вслух я ничего не спросил и мне не ответили.
— Я рад, что все из вас выдержали и эту проверку, — взял слово шаман. — Все вы способны находиться под водой достаточно, чтоб начать постигать истинные тайны искусства народа глубин. Но! — буравящий взгляд прищуренных глаз обежал нас одного за другим, буквально проникая в мозг, отчего лично мне сделалось не по себе. — Перед тем как продолжить, вы должны принести клятву!
Клятву⁈
— Клятву о том, — включился Наставник, — что никому и никогда, ни при каких обстоятельствах вы не поведаете, в чём заключается искусство добычи слёз Атарапы! Даже сыну своему или дочери! Даже матери родной или отцу!
— А если мой сын тоже станет ныряльщиком? — спросил толстяк Семис.
— Если твой сын тоже станет человеком касты, — снисходительно посмотрел на него Наставник, — тогда об этом ему расскажу я или мой преемник.
— Среди вас есть дети людей глубин, — перехватил слово шаман, — спросите их, говорили ли им что-то их родители?
— Ах, так вот почему… — едва слышно прошептала Руйха и оглянулась на лагуну.
Кай с приятелями тоже запереглядывались. Ага, наверное расспрашивали родителей. И как мне кажется, безрезультатно.
— Я спрашивал отца, — пробасил Та́йпен.
— И что он тебе сказал?
— Что когда придёт время, мой Наставник ответит на все мои вопросы…
— Вот видите! — повеселел дед. — А всё почему?
— А всё потому, — снова шаман, — что если кто-нибудь из вас расскажет хоть что-нибудь из того, что вы узнаете на этом рифе, вас постигнет…
Дальше шло перечисление всех тех бед и напастей, что обрушат на такого клятвопреступника боги и особенно водяные духи. Ну это я тоже помню, как вчера было: «Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудового народа» [1]
— Нас принимают в касту? — с подозрением спросил я.
Вообще-то странно. Из людей глубин только Наставник…
— Нет, — качнул головой дед, — это клятва Ученика. Вы же её ещё не приносили? Как я тогда могу посвящать вас в тайны? И только те из вас, — добавил он более торжественно, — кто закончит дальнейшее обучение, смогут стать настоящими людьми глубин и принесут уже другую Клятву! И это посвящение будет уже не на рифе Учеников!
Ну а дальше шаман несколько минут причитал и ругался по-непонятному, потряхивая и ударяя о землю посохом, приплясывая в такт завываниям. Видимо, с духами договаривался.
Потом нам всем разрезали левую ладонь и, проговаривая вслух под продолжающийся речитатив седого старика текст местной «присяги». Мы приложили ладонь к валуну, и на этом обряд считался выполненным.
Как говорится, поздравляю тебя, Скат, ты — Ученик.
Следом шаман толкнул речугу, чуть ли не слово в слово повторяя слова вождя на Испытаниях про то, что племя гордится и безмерно признательно, и что мы такие молодцы, раз решили рискнуть своими молодыми жизнями, выбрав мрак глубин…
Я ещё раз присмотрелся к шаману. Легко узнаваемых наколок ныряльщика среди кучи его татуировок не проглядывало. Ну тогда ладно, заливай нам… про мрак… в мелководной лагуне, где солнце большую часть дня просвечивает всю толщу воды до самого дна. Поныряли бы вы у меня, на бывшей моей «базе». Или в других местах… куда солнце вообще не заглядывает, тогда бы меньше про всякий мрак распинались.
Завтракали в молчании. После принесения клятвы все Ученики погрузились в раздумья.
Я время от времени кидал взгляды в сторону одинокого ныряльщика. Того, что заметил ещё утром. Сейчас, помимо его лодки, на сверкающем зеркале лагуны то тут то там виднелись ещё три пироги. И как правило, в каждой было по двое или даже по трое.
