Мы вмиг взлетели на насыпь. Бежать по ней было гораздо легче. Мы больше не слышали погони, но почему-то не остановились даже на мосту, когда между шпалами забелела туманная пустота. Этот бег был похож на волшебство — никто из нас не споткнулся, я даже не думал об этом. Наверное, именно поэтому мы ни разу не упали.
Рельсы впереди спускались в туманный сумрак, словно в другой мир. Мы окунулись в него и, не знаю почему, свернули на что-то вроде дамбы, — она отделяла песчаную равнину с лужами воды от приречных зарослей. Туман был не таким густым, каким казался сверху — мы видели дорогу далеко вперед. Бежать по рыхлой земле было тяжело, но мы почему-то бежали, пока я не увидел смутно черневшую впереди массу, парившую над землей. Петр бежал прямо к этому предмету, и мне оставалось только следовать за ним. Я хотел остановить его — но для этого его нужно было хотя бы догнать. Я захотел крикнуть — но горло перехватило и из него вырвался лишь какой-то придушенный писк. Странный сон в одно мгновение превратился в кошмар — и мне очень хотелось проснуться, вот только от яви не было пробуждения.
На полдороге меня охватил сильный и беспричинный страх, словно излучаемый этим предметом. Сначала это был страх физический — я ощутил, как свело мышцы, поднялись волосы, мурашки пробежали по спине, сердце забилось как бешеное — и совершенно необъяснимый: я не понимал реакции своего тела, остановился и почувствовал, что меня охватывает страх психологический. Этот страх сменился паникой и я обратился бы в бегство… если бы Петр повернул назад. Проклиная всё на свете, я побежал вслед за ним, уже не обращая внимания на то, что творится со мной… и вдруг, неожиданно, совсем рядом увидел огромную треугольную массу.
Её едва освещало мерцающее белое сияние, исходившее из-под днища по углам — бледный отсвет ложился на траву. Странная, словно покрытая туманом черная поверхность оказалась на расстоянии протянутой руки. Я хотел коснутся её, но она всколыхнулась — и мне показалось, что в мою душу тысячами глаз смотрит сама вечность. Это длилось только миг, но он никогда не изгладится из памяти.
Потом — лишь видения во тьме, которые мне не дано было запомнить.
Поглотив двух мальчишек, борт корабля сомкнулся, как темная вода. Затем он стремительно взмыл вверх, и, повернувшись вокруг оси, бесшумно скользнул на запад. Он узнал о городе больше, чем человек мог узнать за всю жизнь, и, покинув его пределы, резко увеличил скорость. Он ненадолго завис, когда на востоке посветлело небо и звезды стали бледнеть, а затем рванулся вверх — к негаснущим звездам космоса, за пределы атмосферы.
Поверхность уходила вниз, тускло просвечивая огнями городов сквозь начавшие розоветь облака. Затем по горизонту разлилась радужная полоса восхода и корабль вылетел в вечный день космоса, стремительно набирая скорость. Планета ярким, сияющим шаром отходила назад, быстро уменьшаясь и тускнея. По отлогой дуге корабль миновал солнце и всего через час подлетел к черному эллипсу, висевшему в пустоте.
Он на мгновение завис, словно приветствуя его, а затем нырнул вглубь и исчез, не оставив ничего, кроме мгновенной вспышки. Через минуту эллипс начал сжиматься, приобретая нестерпимо четкие очертания и одновременно окутываясь стремительно разгоравшимся ореолом. Внезапно, вспыхнув, как звезда, сияние иглой протянулось к одной из бесчисленных звезд и, неистово завихрившись, погасло, оставив лишь сумрачную пустоту.
Я никогда не говорил об этом, но Космос заселен прежде всего такими же существами, как мы — не просто человекообразными, а похожими на нас, как две капли воды.
Половина обитаемых планет — это та же Земля, чуть побольше или чуть поменьше, с более холодным или более жарким климатом — но разве это различие? А их обитатели… Люди — ибо, в сущности, это люди — так похожи на нас, что различия лишь подчеркивают сходство. Почему я не рассказывал о них? Что же тут странного? Подумайте. Смотришь на звезды. Вспоминаются разные происшествия, разные картины встают передо мной, но охотней всего я возвращаюсь к необычным. Может, они страшны, или противоестественны, или кошмарны, может, даже смешны — и именно потому безвредны. Но смотреть на звезды, друзья мои, и сознавать, что многие из этих крохотных голубых искорок — если ступить на них ногой — оказываются царствами безобразия, печали, невежества, всяческого разорения, что там тоже полно развалин, грязных дворов, сточных канав, мусорных куч, заброшенных кладбищ… Разве рассказы человека, исколесившего Галактику, должны напоминать сетования лотошника, слоняющегося по захолустным городишкам? Кто захочет его слушать? И кто ему поверит — в наше-то время? Нет, я не буду молчать. Вы ощутили бы себя обманутыми. Я расскажу, что было дальше.
Станислав Лем. Из воспоминаний Ийона Тихого.
Очнувшись, я понял, что лежу, прижавшись щекой к мокрой земле. Голова раскалывалась от боли, меня тошнило. Я смог только приподняться на четвереньки — и меня тут же вырвало с такой силой, что я чуть не задохнулся. Потом, когда спазмы прекратились, мне стало легче и я смог встать на колени, хотя мышцы были как ватные и даже дышать было тяжело — для этого требовались осознанные усилия и я пришел в себя именно потому, что начал задыхаться. В глазах всё плыло и я не мог ничего рассмотреть. Вдруг дикая боль пронзила сердце — меня словно ударили ножом. Я осел, сжался в комок, пережидая её. Не знаю, сколько это длилось. Возможно, я потом уснул, потому что помню, как проснулся. Меня разбудил резкий кашель Петра. Мое тело закоченело от холода и я с трудом сел на верхушке голого земляного бугра, у основания которого лежал Петр. Он медленно ворочался, пытаясь приподняться, и всё время кашлял. Наконец, ему тоже удалось сесть и наши глаза встретились.
— Что это было? — незнакомым, хриплым голосом спросил он.
— Не знаю.
Я осмотрелся. Сначала я не понял, что весь мир вокруг изменился. Вокруг нас появились темные купы деревьев, казавшихся холмами. Далеко на востоке (восток всегда там, где встает солнце) виднелись настоящие холмы. Все знакомые нам вещи — здания, фермы моста, темневший далеко слева корпус электростанции с рядом высоких дымящих труб — всё это исчезло. Даже заря стала дальше и тусклее, и стала дальше и тусклее утренняя звезда… потом я заметил ниже, на фоне зари, вторую звезду — незнакомую и желтоватую. От моих ног тянулась длинная тень. Свет походил на лунный, но он был синим. Я поднял голову и обернулся.
