Сержант не сдержался: при виде появившейся на прозрачном, возникшем над сканнером, экране, информации, уголки его губ опустились ещё ниже, а злобно-предвкушающее выражение сменилось почти неприкрытым испугом:
— Прошу прощения за… беспокойство, майор Мейстнер! Мы, это… Нас неверно информировали. Ещё раз — наши извинения! — рука теперь и правда, чётко вскинулась к козырьку. И даже спина распрямилась. Двое остальных полицейских своего испуга вообще не скрывали: знали, чем грозит встреча с разгневанным экипажем танка! Изуродуют, если захотят, как Бог черепаху! Причём — голыми руками. И не помогут потом никакие жалобы! Особый статус!
Ленайна чуть кивнула, глядя на троицу прищуренными глазами, словно оценивая. От этого взгляда, она знала и частично даже чувствовала — у хамов в погонах, столкнувшихся со столь грозным противником, и столкнувшихся тогда, когда меньше всего этого ожидали — мурашки бегут по позвоночнику!
Троица, откозыряв, развернулась и двинулась было по коридору к лестничному пролёту.
— Стоять! — Ленайна теперь добавила в голос льда и угрозы, — Я ещё не разрешала… Идти.
Выйдя в коридор нарочито «играющей» походкой, она на своих шпильках, чуть постукивая стальными набойками на них, неторопливо обошла застывшую посреди коридора троицу. У сержанта на лбу выступили капли пота. Лицо стало белей бумаги. Похоже, бедняга ожидал, что сейчас и правда, сбудутся самые страшные его кошмары: избиение до полусмерти и разжалование с последующим отбыванием в урановых рудниках. Или сразу — шахтах Иллирии…
— Ты. — Ленайна хлопнула ладошкой по груди стоявшего от сержанта слева парня посимпатичней, — Сколько у тебя?.. Ну, длина?.. — недвусмысленный взгляд вниз ясно дал понять, что она имеет в виду.
— Ра… Разрешите доложить, господин майор!.. Во…восемь дюймов!
— Хм… И как вас, таких, в полицию берут… Ладно, пойдёт. — она хлопнула его теперь по ягодице, — В комнату шагом марш! Остальные на сегодня свободны.
Смотреть, как очень быстро, только что не перейдя на бег, удаляются остальные, «неизбранные», полицейские, оказалось весьма приятно. Они даже не оглянулись не разу: явно счастливы, что «пронесло!» Войдя обратно в номер, она закрыла и заперла дверь.
В комнате отобранный ею «экземпляр», неуклюже переминавшийся с ноги на ногу посереди ковра, вздрогнул от звука поворачиваемого в замке ключа. Но войдя, — она слышала! — догадался, впрочем, снять фуражку и чуть поклониться:
— З-з…дравия желаю!
Ленайна обошла его сбоку, и кивнула Сандре:
— Хорош маяться фигнёй. Смотри, какого самца я тебе нашла! Нравится?
Сандра склонила голову чуть к плечу. Впрочем, в «игру» врубилась быстро:
— А то!.. Нечасто у нас такие красавцы на ферме появляются. Вернее — никогда!
— Ну вот и хорошо. Вторая спальня — целиком в вашем распоряжении. — и, повернув лицо уже к полицейскому. — Тебя как зовут?
— Эл… Элберт, господин майор, сар!
Ленайна кивнула:
— Так вот, Элэлберт. Тебе предоставляется шанс принести реальную пользу своей планете. Эта девушка — наша самая близкая подруга. Зовут её Сандра.
Твоя задача — выполнить все её желания. Чтоб ей… И, следовательно, и нам, её друзьям, было приятно. И если желания окажутся… выполненными плохо, или Сандра на твоё поведение пусть даже не пожалуется — а хотя бы окажется не удовлетворена полностью…
Остальное сам додумаешь. Самый смелый твой кошмар я могу легко воплотить в…
Задача ясна?
— Т-так точно, господин майор!
— Приступить!
Ленайна не могла не заметить завистливо-грустного взора Людмилы, когда Сандра увела призового жеребца в спальню. Однако астенозная миома матки — не шуточки. Никакого секса! Но в отношении Людмилы у неё тоже имелись определённые планы. А пока…
— Идём-ка за стол. Продолжим нашу «оргию»! — она чуть приобняла замершую посреди комнаты женщину.
— Это тебе Сандра сказала о… — Людмила закусила губу и кинула взгляд вниз, на свою…
— Да. Завтра займёмся. Мы, танкисты, своих в беде не бросаем!
* * *
Утром они отвезли Людмилу в столицу. Ленайна лично переговорила с Директором Первого флотского Госпиталя. Оплатила счёт.
Людмила, уводимая вежливо-безликой медсестрой в глубину казавшегося бесконечным, сине-белого больничного коридора, откуда наносило запахом спирта и какого-то антибиотика, смотрела на них так, словно прощалась навек…
Кто его знает — может так оно и будет. Экипажи танков, согласно статистике…
Двадцать семь рейдов.
Она, сглотнув вязкую слюну, постаралась взять себя в руки: Линда же чует.
Всё чует!..
* * *
Её шёпот вынужденно громко звучал в темноте — чтобы перекрыть храп Миши:
— Ты что, и правда, хочешь жить вечно?
— Нет. Нет. Думаешь я не знаю, что на самом деле ты хочешь просто вечно сохранять нашу любовь… А это — невозможно… — в голосе Линды звучали слёзы, — И ты, и я… Мы обе знаем, что проклятые психологи дают таким парам, как мы, максимум двадцать-тридцать лет. Чёртовой «гармонии». И взаимопонимания.
Потом, когда происходит перестройка организма… Физический климакс. Психологический климакс… Старые эмоциональные связи ослабевают и рвутся! Зачастую — с кровью. Я… — Линда сглотнула, — Не смогу выдержать, когда ты меня разлюбишь.
Боже! Это так не похоже на никогда не поддающуюся тоске и ужасам войны, и никогда не выражавшую столь бесхитростно свои эмоции, танкистку! Неужели это посещение столь изменившейся, и — не к лучшему! — родины так повлияло?!
У Ленайны горячий комок подкатил к горлу. Она тоже сглотнула. Продышалась. Нет, она не хотела, чтобы Линда слышала и чуяла её слёзы!..
Ведь она — сильная. Самодостаточная. Командир. Лидер. Волчица…
— Ты знаешь. Я никогда не разлюблю тебя. Речь не об этом сейчас.
Речь о том, попробуем ли мы, рискнув жизнями, воплотить наш План — ради будущего этих бедолаг. Ради тех, кто… Прозябает в нищете. Беспросветности. Тянет лямку рабского труда из последних сил. Отчаялся, что положение хоть когда-то улучшится. И бессмысленно-безропотно мрёт, принося себя в жертву кровавой мясорубке!..
— Знаешь, да. Да. Я… готова. Может, именно это и называлось когда-то жертвенностью… Готовностью отдать свою жизнь за «благо всех людей». (Напыщенно-глупо звучит, я знаю!!!) Но — я готова. Может, мы и погибнем. Но мы можем хотя бы попытаться — что-то сделать!
Жертвенность?!
Не-ет, может, Линда думает и так. Но она…
Она — трезвый прагматик. Знает, что это — никакая не «жертвенность», а банальное стремление самовыразиться. Пусть и преображённое в гипертрофированную форму, но — именно стремление доказать всем.
