В творческом процессе для Рамирова самое главное было сдвинуться с некоей «мертвой точки», вероятно, обусловленной прирожденной леностью человеческого мышления. Во что бы то ни стало надо было преодолеть тот начальный этап, когда не нравится качество бумаги, на которой пишешь; когда подолгу раздумываешь, какой из синонимов выбрать для оформления своей мысли; когда, наконец, начинаешь сомневаться в грамотности своего изложения: говорится ли так в том языке, на котором мараешь бумагу, или нет? Стоит пройти через эти муки творчества — и потом только успевай отбрасывать исписанные листы, кляня свою руку за то, что она не поспевает за мыслью… Правда, на следующий день, читая эти строки, ты понимаешь, что работа была сделана, что называется, «в корзину», но основа для последующего этапа все же есть…
От работы Рамирова оторвало вторжение госпожи Лэст. Предвестником вторжения послужил скромный, даже можно сказать — застенчивый стук в дверь. Такой стук вызвал бы у неискушенного человека ассоциацию с образом тихонькой старушки в белоснежном переднике, сложившей ручки на груди и умильно улыбающейся собеседнику. Но только не у Рамирова. Открывая дверь, Ян внутренне приготовился к ураганному словесному артналету и натиску в духе старопрусского лозунга «Дранг нах остен». И, как это ни было печально, не обманулся в своих прогнозах.
Мадам Лэст ворвалась в номер разъяренной и бесформенной грудой неопрятных платьев, кофт и обильной плоти. Мадам Лэст с места в карьер взвыла раненой волчицей, что у некоторых постояльцев хватает совести проживать в ее пансионе, не внося своевременно плату. Мадам Лэст напомнила этим самым «некоторым», что, хотя они бесстыдно пытаются обвести ее, несчастную генеральскую вдову, вокруг пальца, пусть они не надеются!.. Мадам Лэст посулила любителям бесплатного пользования благами цивилизованной жизни самые мрачные перспективы, начиная от физической расправы с последующим выставлением жертвы на улицу и кончая вызовом полиции и последующим гниением должника в тюрьме.
По трехлетнему опыту проживания под крышей у «несчастной генеральской вдовы» Рамиров знал, что в подобной ситуации хозяйке пансиона лучше не перечить: рано или поздно, арсенал нелестных эпитетов — очевидно, почерпнутых госпожой Лэст из лексикона своего покойного мужа, — должен был исчерпаться.
Когда такой момент наступил, он лаконично и смиренно заверил мадам Лэст, что не позднее восемнадцати нуль-нуль сегодняшнего дня передаст ей все причитающиеся с него деньги. То ли военная точность формулировок, использованных Рамировым, поколебала чувствительное сердце вдовы милитара, то ли в глубине души хозяйка пансиона опасалась потерять постояльца, не причиняющего, в отличие от других, особых хлопот, но она гаркнула:
— Ладно, ладно!.. Обещанного три года ждут! Иди завтракать, остолоп! Или тебе особое приглашение требуется?!
После чего, окинув цепким взглядом комнату и неуклюже стибрив со стола початую пачку сигарет, хозяйка ретировалась, как говорится у летчиков, «производить разбор полетов» с другими жильцами.
Вскоре надсадный глас мадам Лэст послышался где-то в недрах правого крыла пансиона, где кто-то накануне, судя по эпитетам, посмел заявиться «под просто-таки жирной мухой» в сопровождении нескольких разнузданных девиц и подозрительных типов и устроил «вакханалию, превзошедшую все рамки приличия»… В ответ, явно оправдываясь, громко заорали, зазвенели пустые бутылки, покатились какие-то жестянки…
Рамиров с облегчением вздохнул и проследовал на завтрак.
В небольшой столовой, располагавшейся на первом этаже пансиона, было малолюдно и приятно пахло. За одним концом шаткого обеденного стола, тянувшегося по всей длине комнаты, восседали, уплетая макароны с голубцами, двое скупщиков краденого, обитавших в тридцатом номере, а за другим концом стола имелась личность без определенных занятий Пол Макарчук. Судя по оттенку пустой тарелки, стоявшей перед Макарчуком, он только что расправился с изрядной порцией винегрета. В руках у Пола была газета на английском языке, которую он читал, беззвучно двигая сочными, красными от винегрета, губами.
Пока Рамиров заказывал у разносчика Эдди яичницу с беконом и кофе, Пол, видимо, успел осилить передовую статью и решил поделиться впечатлениями с Яном.
— Вот сволочи, а? — сказал он, просматривая страничку карикатур, где, как и в других печатных изданиях, вот уже несколько лет по инерции зубоскалили над пресловутой тупостью людей в погонах. — Читал?
— Нет, — признался Рамиров. — А в чем дело? Что там на этот раз стряслось?
— Пассажирский аэробус в Альпах эти сволочи грохнули, вот что! — гневно воскликнул Пол и от волнения полез за сигаретами. — Двести с лишним душ погубили, в том числе — десять членов экипажа!
— Каких сволочей ты имеешь в виду? — спросил Рамиров. — Лично мне известны в этом качестве многие…
Пол поперхнулся табачным дымом.
— То есть: как — какие?!. «Бывшие» это все подстроили, наверняка — их рук дело! Сколько лет они воду мутят, жить народу спокойно не дают своими выходками, и куда только правительство смотрит?! Я бы давно их за одно место повесил!..
— Кого их — «бывших» или членов правительства? — невинным тоном уточнил Рамиров.
Но Пол только покосился гневно, схватил стакан с остатками чая и стал шумно полоскать ими рот.
— Знаешь, Пол, — сказал Рамиров, терзая вилкой бекон. — Ты, по-моему, никак не можешь бросить некоторые привычки, свойственные молодым…
— Что ты имеешь в виду?
— Наукой доказано, что лишь первую треть своей жизни человек учится верить печатному слову, — сказал Рамиров. — Вторую же треть люди, как правило, учатся не верить книгам и газетам.
— А потом? — с подозрением поинтересовался Пол.
— А в оставшуюся треть, — продолжал Ян, отодвигая пустую тарелку в сторону, — человек учит других людей либо верить, либо не верить тому, что пишут.
— Опять ты со своими шуточками, — проворчал Макарчук с отвращением. — Нет, я серьезно… Вот ты, вроде бы умный человек, неглупый и даже образованный, ты — за кого? За милитаров, что ли?
— Да нет, — сказал Рамиров. — Я теперь, дружище Пол, ученый — это ты правильно сказал. И поэтому я теперь — сам за себя, а все остальные раскладки меня как-то не интересуют!
— Хорошо, — сказал упрямо Пол и потушил окурок прямо в грязной от винегрета тарелке. — Давай посмотрим объективно…
— Давай, — сказал Рамиров.
Отдельным людям чтение газет все же идет на пользу, подумал он. Вон, слово «объективно» выучил из какой-то передовицы.
