— Да? Я тогда пойду. Удачи тебе.
Денис удивленно посмотрел в спину удаляющемуся Сане. Что с ним? Таким он его еще не видел. Всякое случалось — и ссорились, и не разговаривать могли друг с другом несколько дней. Но все это было не то. А сейчас Саня будто сторонился его. Обычно они всё говорили друг другу в лоб, а тут и невооруженным глазом было видно, что Саня затаил на него обиду и упорно о чем-то молчал.
Денис пожал плечами, вспомнил о Кристине и улыбнулся. Хотя бы здесь его не послали! А раз так, то надо собираться, пока еще ходит метро.
Воспоминания как листы бумаги. Ложась друг на друга, они застилают еще острые и свежие события, превращая их в историю. И спрашиваешь себя: «Какой еще к черту Кенигсберг? Ну было чего-то! Так ведь прошло!»
А все потому, что свалился сверху следующий лист. А на этом листе лежали еще свежие воспоминания, пахнущие прохладным ароматом духов далекой Франции. И ночь пролетела как один миг, оставив в теле приятную усталость и вкус ее помады на губах.
Кристина стоит в дверях в одном пеньюаре и держит в руках поднос с дымящимся кофе.
— Мы еще с тобой увидимся? — задает она наивный вопрос с подвохом.
Денис щурится на падающее через окно солнце, как разомлевший от сметаны кот.
«А может, жениться?» — исподволь всплывают крамольные мысли.
Под серым прессом службы как-то даже забываешь, что в жизни бывают и такие житейские радости. Но тут же в душе взрывается холостяк-эгоист и начинает истерично грозить пальцем: «Не покупайся на эти кошачьи нежности! Это она сейчас тебе кофе носит, а потом ты ее тапки будешь в зубах подносить!»
Денис усмехается собственным сомнениям:
— Если не прогонишь.
— Не прогоню.
Она присаживается на край кровати и заглядывает ему в лицо.
Лежать бы так и лежать — днями, неделями, месяцами! И плевать на всех с высоченного небоскреба с их мышиной возней и вечной суетой! И пусть весь мир подождет. А еще лучше — забудет о нем.
Денис вздыхает и, удивляясь собственным словам, произносит:
— Мне нужно съездить в библиотеку. — Но затем, смутившись за высказанную совсем не к месту и прозвучавшую как глупость фразу, спешит добавить: — А потом сразу к тебе. Честное слово! Я вот даже свои документы у тебя оставлю, чтобы за ними вернуться.
Национальная библиотека на Невском несмотря на жару хранила прохладу и тишину. Посетителей было немного. Готовящиеся к сессии студенты да любители полистать прошлогодние журналы, так и не сумевшие освоить интернет пенсионеры. Денис прошел через пустынный огромный вестибюль и поднялся на второй этаж, в читальный зал. Ожидая, когда библиотекарь освободится, он с любопытством огляделся вокруг. Давно он сюда не заходил. А напрасно. Одно дело — пялиться в поисках информации в монитор и совсем другое — спокойно полистать нужную книгу или подшивку газет, слушая хруст бумаги под рукой, а не клацанье клавиш. Позади него ожидал своей очереди пожилой мужчина в светлой рубашке с коротким рукавом. Он исподволь разглядывал Дениса, прикрываясь раскрытой книгой. Его любопытство Денису не понравилось, и уже мелькнула было мысль уйти — в последнее время любой интерес к его персоне сразу вызывал подозрение.
Но тут его отвлекла девушка, улыбающаяся по другую сторону стола:
— Я вас слушаю.
— Понимаете, мне нужна литература по Кенигсбергу. Вернее, по обороне Кенигсберга. — Денис задумался, как бы поточнее сформулировать свою просьбу. — Меня конкретно интересует март сорок пятого года.
— Дайте фамилию автора или хотя бы название книги. Мы подбором тематики не занимаемся.
— Я не знаю, — смутился Денис, начиная разочаровываться в собственной затее.
Тут ему на помощь пришел подозрительный мужик, стоявший сзади:
— Мариночка, дайте молодому человеку книгу Буйды «Кенигсберг» или «Прогулки по Кенигсбергу» Дины Якшиной. Хотя эта вряд ли вас устроит. О военном периоде там практически ничего нет. Можете полистать и мою монографию о последнем годе войны. Она так и называется. Вы, юноша, взялись за очень сложную тему. Курсовая или дипломная?
— Нет. Мне это нужно для удовлетворения собственного любопытства.
— Что вы говорите?! А я уже принял вас за одного из моих студентов! То-то вижу, лицо ваше мне не знакомо, и думаю: наверное, злостный прогульщик! А вы, значит, не из моих. Вы уж меня простите. Я профессор нашего Государственного университета, исторический факультет, и своих студентов к сессии заставляю готовиться здесь, а не скачивать уже известные наизусть работы из Интернета. Но чтобы сейчас кто-то интересовался историей ради собственного любопытства?! Вы меня удивили. А почему именно Кенигсберг?
— А почему бы и не Кенигсберг? — парировал Денис.
Ввязываться в разговор ему не хотелось, и он нетерпеливо оглядывался, ожидая, когда ему принесут книги.
— Нет-нет! Тема, конечно, интересная, но очень уж скользкая. У нас ведь сейчас как принято? В истории беремся изучать лишь те периоды, где наши подвиги покрыты ореолом славы и благородства. А там, где этого нет, такие темы считаются провальными. Защититься по ним сложно, потому что единое мнение отсутствует или оно очень спорно. У нас потому и война начинается с двадцать второго июня сорок первого года, а не с первого сентября тридцать девятого, как считает весь мир. Потому что тогда придется вспоминать, что мы вместе с немцами громили Польшу. А это, в свою очередь, тянет воспоминания о Катыни и совместному с немцами параду победы в Бресте. Да и нападение на Финляндию нас не красит. Я ведь потому и спросил про Кенигсберг. При штурме погибло три четверти гражданского населения, и нет-нет да и всплывает среди европейских историков вопрос о чрезмерной жестокости. Некоторые из них считают, что город сдался бы, возьми мы его в блокаду так же, как немцы Ленинград. Но что поделать! Даже самая справедливая война бесчеловечна. А вы-то что хотели узнать? В штурме города участвовал ваш родственник?
— Нет. Вначале я хотел уточнить, есть ли под Кенигсбергом такой Шарлоттенбург, а теперь хочу изучить всю хронологию событий.
— Шарлоттенбург? — Профессор задумчиво наморщил лоб. — Удивительно, что вы знаете о нем. Да, был такой пригород Кенигсберга. Но это название давно стерто с карт. Вы глубоко копаете, молодой человек. Простите, как вас зовут?
— Денис.
— А я Андрей Михайлович. — Старик не удержался от улыбки. — Студенты за глаза зовут меня просто Михалычем. Так вот, о Кенигсберге. Штурм начался шестого апреля, а закончился девятого. Весь вечер пятого числа с наших позиций из громкоговорителей раздавался призыв на немецком языке: «Сегодня ночью ваш последний шанс выйти к нам. Утром в восемь часов начнется наступление. Кто переживет ураганный огонь, будет раздавлен танками. Вспомните Сталинград! Бросайте винтовки и выходите к нам. Рано утром начнется уничтожение». Начали как по расписанию. Но вся трагедия была в том, что в городе осталось очень много не сумевшего эвакуироваться гражданского населения. После гибели «Густлова» люди боялись переправляться в Германию морем. А бегство сушей отрезано. Подвалы были переполнены. Женщины и дети прятались в подвалах вместе с солдатами. На любой выстрел из амбразуры наши бойцы отвечали пламенем огнеметов. И они сгорали живьем, вместе с ними. Те, кто не сгорел, гибли под рухнувшими зданиями. Поистине — началось уничтожение. Этот штурм примечателен еще и тем, что командующим Третьим Белорусским фронтом маршалом Василевским впервые была применена тактика пехотной атаки до окончания артиллерийской подготовки. С одной стороны, это позволило избежать ответного огня противника, с другой — стоило жизни тысячам гвардейцев. Может быть, вас интересует расположение частей, непосредственно карты штурма?
