Было решено, что дальнейшего продвижения в изучении планеты не будет, если не остановиться на одном из двух выборов. Во-первых, они могли переместиться вместе с челноком в более заселённые территории.
Во-вторых, они могли захватить «образчик» местной расы и изучать его здесь, в лагуне.
Легко предположить, что последний выбор всем показался предпочтительнее. Им нужно было существенно пополнить уже имевшиеся сведения о местных жителях, и как можно скорее. В этом им мог существенно помочь лишь контакт с живым представителем здешней расы. Общение с ним было бы неизмеримо более полезно, чем просмотр передач телевидения, которые подчас вносили только путаницу.
Тщательный анализ визуальных записей, накопленных за последние дни, подтвердил первоначальное впечатление: доминирующей формой жизни были двуногие млекопитающие, которые, однако, заметно варьировались по размерам и цвету. Исследователи пока не могли сказать точно, в чём тут дело. Предполагали, что подобные биологические варианты необходимы для чёткого разделения аборигенов на рабочих и трутней. Впрочем, тут больше было вопросов, чем ответов.
По крайней мере, хорошо было то, что местные аборигены не так уж радикально отличались от рас Узора. Например, с’ваны и массуды тоже были двуногими млекопитающими. С гивистамами и о’о’йанами схожего было заметно меньше, но всё же они хотя бы смыкались в одной черте – теплокровности. Удивительно всё-таки было то, что аборигены разговаривали на различных языках. Некоторые участники экспедиции вообще отказывались верить в то, что местные жители сколько-нибудь эффективно могут между собой общаться, располагая таким диким количеством совершенно разных наречий.
Кальдак много времени провёл в разговорах с Пасийакилионом, который обозвал это всё одним термином: «геосоциология». Сколько массуд ни пытался, он так и не смог понять, что же кроется за этим странным понятием. Турлог заинтересовался новым миром, по-своему понимал его и стремился каким-нибудь способом донести своё понимание до коллег. Правда, без особого успеха.
Перед ними стояла задача изолировать одного здорового индивидуума, что предполагало в первую очередь крайнюю осторожность и во вторую – везение. Если в этих людях стадно-общественный инстинкт развит столь же сильно, как и у с’ванов, то их акция грозила благополучно провалиться. Изоляция аборигена травмировала бы его сознание и от него было бы очень трудно добиться хоть какой-нибудь пользы. Жаль, что они не были в этом похожи на турлогов, которым было абсолютно всё равно, как близко к ним живут их соплеменники: в километре или в световом годе расстояния. Учёные предупредили массудов, что им не важно: будет пленник мужчиной или женщиной. Биологи хотели изучить оба пола, но изолировать для этого какую-нибудь пару было небезопасно. В экстремальных условиях, например, у четы массудов сильно усиливаются защитные инстинкты и они способны замыкаться друг в друге, не реагируя на окружающий мир. Словом, в этом случае общения также не вышло бы, хотя, разумеется, понаблюдать за супружеской парой аборигенов с научной точки зрения было бы крайне интересно.
Экспедиции же важно было не только установить контакт с аборигеном и изучить его, но и попытаться склонить его к сотрудничеству. Было решено, что пленение будет осуществлено четырьмя массудами под покровом ночи. Сопровождать их должен был переводчик, для чего отмобилизовали самого смелого вейса. Лепар обязывался технически обеспечить операцию. Учёные корабля высказали свой протест в отношении готовящейся акции, но протест весьма нерешительный и слабый. Память о двух исчезнувших дистанционных зондах ещё была свежа у каждого. Для похищения смонтировали маленькую и бесшумную в движении субмарину. Основным её положительным качеством была непотопляемость. Для массудов это было особенно важно, ибо пловцами они были неважными. Мысль же о том, чтобы поручить всю операцию исключительно лепарам, которые чувствовали себя в воде, как дома, естественно, никому не приходила в голову.
Было решено похитить аборигена с одного из судов, которые частенько проплывали неподалёку от той лагуны, где был запрятан челнок. Порой такие суда даже заходили в саму лагуну. Проблема была в том, что чем меньше судно, тем больше вероятность того, что команда быстро обнаружит исчезновение одного из своих членов. Но в конце концов надо же было когда-то рисковать.
Поначалу договорились подстерегать суда с тремя-четырьмя аборигенами на борту. Лично Кальдак очень сомневался в том, что эти надежды оправдаются. В самом деле, ну, какой же дурак поплывёт по морю с таким малым количеством помощников? Впрочем, если судно прибрежное и небольшое… Так или иначе, а нужно было ждать. Дни проходили один за другим. Несколько судов заходило за это время в лагуну. После непродолжительных стоянок они уплывали дальше. На всех судах было не меньше чем по четыре человека. Наблюдать из субмарины за этими примитивными лоханками было гораздо интереснее, чем смотреть передачи местного телевидения.
На аборигенах, как правило, было очень мало одежды. Это облегчило процесс распознавания полов. Их тела были по большей части лишены шерсти, что заставляло массудов брезгливо морщиться в первое время. В чём-то аборигены напоминали лепаров, хотя кожа их не была скользкая и влажная, и у них не было хвостов. Сходство заключалось в плоских лицах. Кстати, у с’ванов тоже были плоские лица.
Надевать утеплённые костюмы не было нужды, ибо здесь было жарко даже по ночам. Кальдак лежал на гладкой поверхности полувсплывшей субмарины и разглядывал в бинокль очередной зашедший в лагуну корабль. Аборигенов на борту было шестеро. Они как-то странно вертелись и крутились по палубе под яркой луной. Из центральной кабины корабля, дверца в которую была открыта, вырывались хриплые и очень сильные звуки. Ухо массуда сразу уловило чёткую ритмику. Кальдак изумлённо смотрел на эти резкие и размашистые движения, гадая о том, что это: просто танец или какой-нибудь ритуал? Танцевали парами, мужчина с женщиной, – которые часто менялись.
С биосоциальной точки зрения всё это было очень впечатляюще. Однако не имело никакого отношения к поставленной перед ними задаче. На следующую ночь им повезло больше.
Обширная лагуна пустовала весь вечер, но в начале ночи в неё вошёл необычный корабль с раздвоенным днищем. Группу массудов привлекло к этому судну не столько его удачное одиночество, сколько та музыка, которая вырывалась из какого-то мощного усилительного устройства и разносилась далеко по воде. Она очень походила на те музыкальные записи, которые экспедиция собрала на этой планете. Однако было и существенное различие. Главное, отсутствие ритма и логичности. Перепады были очень сильными, мелодия менялась непредсказуемо и резко. Варварские, нецивилизованные звуки, которые диссонансом звучали в головах массудов. Впрочем, вчерашняя музыка была немногим лучше. Если не хуже. Громкость не была стабильной, но по большей части музыка гремела сильно, так что к кораблю можно было подобраться практически без риска.
