– По рукам. Это, Иван, а скажи мне, где тут ещё можно во Владивостоке ткани купить. Хорошей. Шёлк. Хлопок толстый. Парусину. И, может, знаешь, кто ещё продаёт швейные машинки. Может, новыми кто торгует. Нет такого магазина.
– Хи-хи. Нет. Магазина такого нет, а с нужными людьми, если деньги есть, сведу.
– Веди.
– А обмыть? Сделку-то. Нет. Удачи не будет. Обмыть надо. Хи-хи.
– Ха-ха. Чего не обмыть!
Событие сорок девятое
«Вот это да! В пятницу мы так не слабо посидели, а сегодня с утра – никакого похмелья, и все выходные впереди!» – Радовалась Катя, ещё не подозревая, что сегодня уже среда.
Народная примета: если с похмелья утром зубная щётка не помещается в рот, то она от обуви.
Обмывание затянулось. Потом ещё затянулось. И ещё затянулось. Сначала, как положено обмыли шампанским. Традиция. Шампанское было настоящее. В смысле, из Шампани. Пришлось отдать золотой червонец. Вот, нет бы и закончить, дел впереди полно. Нет. Усугубили коньяком. Тоже оттуда, из провинции Коньяк, на юго-западе Франции. Что одна бутылка на троих? Только клопов раздавленных понюхать. Да, к тому же, шустовский и мягче будет. Жестковат французишка.
Дальше был наш самогон. Вот это была вещь. Он горел, что говорило о крепости, он не вонял, и не был мутным, что говорило о двойной перегонке и правильных методах очистки. Вещь. Ещё бы закуски?
– Закуски. Сейчас, эй, Дунька, Ванька и Манька сюда быстро! – спустились на рёв бывшего хозяина лавки «Материца» три азиатки со второго этажа, а за ними и русская рыжая девичья мордочка.
– Рабыни? – понял Матвей Абрамович.
– Мастерицы! Хи-хи. – Погрозил Дворжецкому пальцем Иван, так и оставшийся пока просто Иваном.
– Глаша, соберите на стол. Продал я мастерскую. Вот покупатель. – Он подозвал рыжую девицу и ткнул её пальцем в Дворжецкого. Повело совсем папашу.
– Охо-хо! – картинно вздохнула дочь и увела девушек из мастерской на жилую половину дому.
Дальнейшее Матвей Абрамович запомнил с трудом. Самогон был хуже чемодана шестнадцатого калибра выпушенного японским броненосцем. Дееспособных после использования не оставлял.
Проснулся Дворжецкий на непонятной конструкции, за какой-то занавеской. Ужасно болела голова, хотелось пить и хотелось сходить в одно отхожее место, а лучше в два. Одно столько не вместит. Спустившись босыми ногами на пол, он понял, где спал. Это были стеллажи для тканей. Сейчас почти пустые. Обхватив голову руками, Матвей Абрамович попытался найти выход. Как-то ведь они сюда зашли? Ткнулся в одну дверь. Заперто в другую, там храп молодецкий, в третью и оказался в следующем помещении. А там работа кипит. Сидят эти три азиатки и чего-то на ножных швейных зингерах строчат. Если он купил эту мастерскую, то чего они шьют. Так и спросил:
– А вы чего шьёте?
– Себе одежду, ты же сказал, что хватит жить, как попало, нужно нас красиво одеть, – на вполне чистом русском ответила одна девушка, остальные покивали, – Да мол, хватит жить, как попало…
– Сортир где? – показали тоненьким пальчиком.
После моциона, на дворе и умывальник нашёлся, Дворжецкому чуть полегчало. Он нашёл место, где они вчера обмывали покупку, и нацедил из оставшейся недопитой четверти себе в стакан грамм сто самогонки. Противно. Чуть не стошнило, но потом теплота стала распространяться по телу и пульсирующая головная боль стала пульсировать реже, реже и почти сошла на нет. Добавил ещё лафитничек. Ещё потеплело. И вскоре боль отступила. Из двери показалась нечёсанная рожа Ивана, он какой-то трусцой подскакал к столу, налил себе, расплёскивая, как и Матвей Абрамович пять минут назад, половину стакана самогонки и, крякнув, вылил в себя. Подступившую тошноту сглотнул и выдохнул.
– Полегчает и пойдём, – повернулся он к покупателю.
– Куда? – Дворжецкий нашёл на столе кусок хлеба, положил на него, валяющийся на тарелке пластик сала, и сунул в рот. Горечь от самогона думать и соображать мешала. Или это одно и то же?
– К китайцам. Машинки покупать, как хотел, – Иван с раздумьем бултыхнул остатками самогона в бутылке зеленоватого стекла и, кивнув головой своим мыслям, наполнил два стакана до половины, полностью опустошив четверть.
– За здоровье! Тьфу. Для здоровья!!! Хи-хи.
– К китайцам? – сало больше не было, хлеб, вот чуть зачерствевший лежал криво порезанный.
– К китайцем. Вчера же просил. Ткань тебе надо, машинки надо, пуговицы надо, рабынь надо, – Иван осмотрел стол, но кроме куска хлеба на нём больше ничего съедобного не было. Взял, занюхал и гаркнул:
– Эй, Дунька, Ванька и Манька, сюда быстро!
Ну, хромает дисциплина в этом рабском предприятии. Появилась только заспанная рожица рыжей дочери.
– Чего вам, тятенька? Рано ещё. – Зевнула, показывая, что коренные зубы ещё не выросли.
– Цыть. Спроворьте чего. Позавтракаем и пойдём к китайцам. Ткань нужна Абрамычу.
– Не ходили бы вы, папенька, к китайцам, не кончится это добром.
– Цыть. Пойдём. Ты девок подымай. Самовар поставьте. За хлебом сбегайте в лавку. Сало у Митрохиных купи. Обещал Абрамычу, значит, сведу с Цынем. А он уже других подтянет.
– Тятенька…
– Цыть. Самовар ставь.
Подкрепившись и выдув по три стакана чая, они вышли на улицу и поймали пролётку.
– Не на «Миллионку» не поеду, только до Семёновского рынка могу, там дальше пешком. Там война какая-то. Взрыв сильный утром грохотал. Китайцы все бегают, как наскипедаренные, – возчик замахал на них руками, услышав про «Миллионку».
– Ладно, – махнул и Иван на него руками. – Вези на Семёновский, там пешком недалече, дойдём чай.
– А взрыв? – что-то встревожило это сообщение Дворжецкого.
– Фиг с ним. У них там бывает. Помню петарды или шутихи у них загорелись. Люд подумал, что с моря крейсера обстреливают. Японцы опять подошли. Поехали.
– Поехали, – Дворжецкий залез в коляску.
Глава 17
События пятидесятое
Идёт Чебурашка с Геной по железнодорожным путям. Чебурашка говорит:
– Гена, а давай я возьму чемодан, а ты возьмёшь меня?
– Ну хорошо, мой маленький извращенец!
Ночь была дёрганной. Почти не спал Иван Яковлевич. Куча причин. Главная – днём выспался. Может, и не помешало бы, но было ещё несколько причин. Была горячая причина под боком. Всё норовила какими выпуклостями к Брехту повернуться и разбудить-возбудить. Три раза Куй его на подвиги поднимала. Правильно эти дворяне отдельно от жён спали, сделал разок маленьких Брехтов и, спровадив похотливую жену в другую комнату, а то и на другую половину дома, да чего там – дворца, спи себе спокойно. Похрапывая. Это все от бедности. Не могут пролетарии пока позволить себе раздельные спальные комнаты. Более того, даже раздельные углы позволить не могут. С коммуналками только Хрущёв начнёт бороться. Всё же есть в Никите Сергеевиче положительные пятна. Идеи были замечательные и напор хорош. Исполнители. Они подкачали. Сказал целину распахать. Ну, и распахивали бы по графику, как положено. Нет. Семилетку в три года! Вот и получили. Сказал сажать кукурузу. Правильно сказал, какая разница, каким зерном кормить свиней. И опять исполнители. Давайте на Урале сажать нерайонированное зерно. Самое интересное, что потом уже, когда вывели более скороспелые сорта, вполне себе на юге Свердловской области кукурузу выращивают. Просто чиновники, чтобы очередную цацку получить и отличиться стали один другого опережать. А любой человек падок на лесть. Вот Хрущёв и не понял вовремя, когда остановиться. Точно так же и с его идеей, что не нужно крестьянину огромного личного приусадебного хозяйства. Пусть человек отдыхает после трудодня в колхозе. На диване лежит воронкой кверху, футбол по телеку смотрит. Ключевое слово «огромного». И опять сподвижники побежали вперёд паровоза. Всё отобрали и всех курей зарезали. Торыпыги, мать их!
