— Где рация? — только сейчас крикнул Дидье, залегший дальше на крыше.
— Разбита!
— А в бардачке?!
Молчание… твою мать, было просто не до того. Конечно же — где еще быть рации, как не в бардачке. Я сел вперед и не знал об этом, водитель… не знаю, жив или нет еще, а Патрис, видимо отвечавший за связь… ему было просто не до того. Так как он стрелял.
Будем живы — придется ему отстоять несколько часов в карауле у бочки[43]. Но скорее всего — живы мы не будем. Сейчас из всех щелей полезут…
Для очистки совести Патрис достал мобильный телефон, потыкал в кнопки и со словами merde бросил вниз, на улицу. Все правильно — в зоне проведения контртеррористической операции первым делом отрубают сотовую связь.
А вот телефон он выбросил зря, он то ни в чем не виноват и денег стоит.
— Сколько у тебя?
Я прикинул.
— Девятнадцать. Или восемнадцать. Я только в дверь стрелял.
— Добро. У меня полторы обоймы. Держим левый фланг, Дидье прикроет справа.
— Сиди здесь. Генерала нельзя оставлять. Как убьют, или патроны кончатся — сменишь меня. Вив ля Франс[44], хотя зимой здесь бывает холодно, учитывая отсутствие отопления в домах — на огне готовили еду в квартирах. Вверх шли дымовые трубы, наверху они заканчивались трубами, широкими и высокими, как минимум в два кирпича — как раз для того, чтобы укрыться. Засев за один из таких дымоходов, я направил ствол ружья в сторону люка на крышу и соседней крыши и стал ждать. По моим прикидкам- шанс еще был. Как полезут — возможно, удастся подстрелить одного, а то и двух бандитов так, чтобы они остались на крыше, а потом разжиться автоматом. Или двумя. Может быть — у них будут гранаты…
Но изменчивая и непредсказуемая девчонка по имени Фортуна сегодня была с нами до конца. Мысленно готовясь к последнему бою и прокучивая в голове все, что нужно сделать, и как сделать, чтобы не попасть к этим в руки — я не услышал вертолетных винтов. Обратил внимание, только когда вертолет подошел к нам метров на сто и завис. Я не знал порядка опознания, принятого у парашютистов — а вот у Патриса был фонарик и он быстро отсигналил требуемое. Получил ответ, после чего вертолет начал снижаться, зависая над крышей…
Воздушный поток, создаваемый огромными винтами, едва не сшибал с ног, вертолет развернулся и притерся к крыше опущенной аппарелью. На крышу высадились парашютисты, подняли в десантный отсек раненого и пленного, потом настал и наш черед. Боевики ФНЛА то ли не успели вмешаться, то ли решили не связываться…
Я и здесь поднялся последним… как старший по званию, хотя здесь это не имело значения, потом на откинутую аппарель один за другим запрыгнули парашютисты, секунда, другая — и наполненный злом и ненавистью мир дрогнул и пошел вниз — вертолет уносил нас домой оттуда, где мы должны были умереть, возвращал к жизни.
Только сейчас я понял, насколько устал. Так прямо и сел у открытого люка, прислонившись спиной к стенке десантного отсека. Думать не хотелось ни о чем — ни о том, что сделано, ни о том что сделать только предстоит.
Один из парашютистов — здоровенный, мордатый, в легкой каске похожей на хоккейную шумно плюхнулся рядом — видимо, кто-то сказал ему, что я русский, и ему захотелось поразвлечься. У них сегодня не такой ненормальный день как у нас — высадили группу в городе и сейчас летят обратно на базу.
— Эй, чувак! — проорал он, — ты мне нравишься! Тебя подвезти?
Я порылся в кармане, достал jette — так здесь называли бумажку в сто франков, протянул ее парашютисту.
— До базы ВВС Рауль Салан[45], пожалуйста. Сдачу оставьте себе…
Парашютист взял банкноту, дружески толкнул меня в плечо и жизнерадостно заржал…
Вертолет трясло — над городом очень непредсказуемые воздушные потоки. Я заставил себя встать, держась за сетку, которой были обтянут фюзе6ляж изнутри, я сделал шаг вглубь десантного отсека, потом еще один. У пленного были парашютисты, я включил фонарик и…
Это был не генерал Абубакар Тимур. Мы вытащили пустышку. Опять.
Пустышка…
Утро следующего дня
Вилла Суснии, Алжир
Патрис зашел ко мне, когда я успел немного попасть, до этого меня не беспокоили. Он был в полной форме французских парашютистов, белый берет[46] красиво сложен, и заткнут за погон. В руке — бутылка, на горлышко надеты два пластиковых стаканчика. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я понял — не довезли…
— Как его звали? — после минуты тягостного молчания спросил я.
— Шарль… — сказал он — но настоящее имя Зоран.
— Зоран? — непонимающе переспросил я.
Вместо ответа Патрис плюхнулся на стул, откупорил бутылку вина — красное вино положено в Легионе по рациону, как у нас на кораблях нижним чинам положена "от Государя" чарка водки[47]. Разлил по стаканчикам, бутылку поставил на стол. Выпили не чокаясь.
Стоя…
— Он был сербом… — сказал Патрис — эмигрант во втором поколении. Рос в интернате Легиона, семью вырезали террористы. Не прошел по физическим тестам, поступил в национальную жандармерию. Он очень хотел в Легион, понимаешь?
Я кивнул.
— Сколько ему было?
— Двадцать шесть…
Вот так вот. Когда же все это закончится… Как поле из лавы… только не остывает. Идешь, и не знаешь — то ли корка спеклась, то ли сейчас проломится под ногами, и ты провалишься в расплавленную чудовищной температурой огненную плоть земли.
И сгоришь…
— Месье Александр… — нерешительно начал Патрис.
— Да.
— Шарль… очень любил петь песню… а я не знаю вашего языка и не могу ее спеть. Это сербская песня… он говорил, что эту песню пела им с сестрой мать, когда они были маленькие… Сестру тоже убили. Может быть, вы знаете эту песню, месье Александр? Я не знаю… там есть такие слова… Снова над родиной ночь…
— Я ее знаю, месье адъютант[48].
Эту песню я и самом деле знал, ее знали многие в России. С ней была связана скандальная история — когда Апостолический король Венгрии, Хорватии и Император Австрии Франц Максимилиан решил посетить Россию с визитом — полиция предприняла беспрецедентные меры безопасности, в Санкт Петербурге на время визита не осталось ни одного серба. Но когда карета ехала по Невскому, и Франц Максимилиан решил выйти, чтобы приветствовать русский народ — эту песню русские люди запели ему в лицо.
Политика государства — это одно. А политика народа — другое.
— Тогда… Месье Александр, мы можем вас просить…
— Можете, месье адъютант. Идемте.
