– Таким образом, почти все заразятся моим гриппом, – продолжал Джон. – И каждый, кто заразится, станет одаренным.
У Аарона отвисла челюсть. Но он даже не заметил, не обратил внимания.
– Вы… вы хотите, чтобы все в мире стали…
– …сверходаренными. – Джон сунул сигарету в банку. – Да.
– Но это же… будет… я хочу сказать…
– Самым большим достижением человечества со времени появления земледелия. Даже более крупным, потому что земледелие, как письмо, математика, медицина, – просто знание. Знание может быть утрачено. Но у нас иное. Эволюция. Изменения экспрессии гена станут наследственными. Ты понимаешь, что это означает?
– Я…
– Я сделаю одаренными не только всех живущих сегодня людей, я превращу в одаренных всю человеческую расу. Навсегда.
Аарону только удалось закрыть рот, как челюсть у него опять отвисла.
– Ни фига себе!
– Ты только подумай. Абсолютно новый мир. Лучший мир, в котором обитают люди лучше, чем нынешние. Более умные, способные, бесстрашные. Ты только представь себе. Вообрази, чего сможет добиться человечество, если все в нем будут сверходаренными.
– Удивительно, – выдохнул Аарон.
Кровать под ним словно начала вращаться. У него возникло множество вопросов. Но на самом деле все они сводились к одному: «А можно мне попробовать?» Да он бы дал отрезать себе яичко, лишь бы стать анормальным.
– Что я могу… что вам требуется от меня?
– Как?
– Понимаете… – Аарон помолчал. – Такое ощущение, что вы мне это рассказываете по какой-то причине.
Секунду-другую ему казалось, что он оскорбил Джона. Но его друг улыбнулся:
– Догадливый парень. Причина есть. Нам известно все о патологии нашего модифицированного вируса. Наши вирусологи много лет его усовершенствовали. Теперь у нас есть исследование Каузена, и мы знаем, что оно действует. И у нас есть детализированные компьютерные модели того и другого в их сочетании.
Внезапно в голове Аарона все встало на место.
– Но вы его еще не испытывали.
– Я бы принял сыворотку сам, – сказал Джон, – но я уже сверходаренный.
– Значит, на анормальных она не действует?
– Насморк обеспечен. А еще важнее – передача по наследству. Но она не изменит того, как действует наш дар.
– Значит, вам нужна… морская свинка?
– Нет, Хок, мне нужен первопроходец. Мы не можем ждать и тянуть с клиническими испытаниями. Но мне необходимо знать, сколько на это уходит времени и есть ли побочные эффекты, которых мы не предвидели. Ну и все в таком роде. У нас есть все необходимое. Остался последний штрих мастера. Мы либо одерживаем окончательную победу, либо теряем все. А я хочу одержать победу.
Аарону потребовалась вся его воля, чтобы не согласиться сразу же. Ему предлагали воплотить в жизнь самую его заветную мечту с того дня, когда мама объяснила ему разницу между ним и ею. Ничто не вызывало у нее такой печали и смущения, и она всеми силами пыталась дать ему понять, что отсутствие у него дара ничуть не умаляет его в ее глазах. И он знал: так оно и есть. Но факт оставался фактом: он был не таким, как она, – хуже.
Тут ему в голову пришла одна мысль.
– Доктор Каузен… Вы сказали, что он умрет.
– Да.
– Потому что он принял сыворотку?
– Сыворотка делает человека сверходаренным, то есть фундаментально изменяет образ его мышления. Каузен слишком стар, чтобы перенести такие изменения без последствий. Но тебе четырнадцать. Я не обещаю тебе путешествия в Диснейленд, но с тобой ничего страшного не случится. Более того, ты станешь одаренным.
Его слова, казалось, повисли в воздухе. Аарон не мог понять, какой именно смысл вкладывал в них Джон. Может быть, он станет супергероем.
– Значит, старики, которые заразятся вашим гриппом, умрут?
– Некоторые из них – да, – сказал Джон. – Но этот мир создавали старики. Если создание лучшего мира будет стоить жизни тем, кто создавал академии, то пусть уж умрут они, а не ты.
Аарон кусал ноготь.
– Если ты согласишься, – тихим голосом продолжил Джон, – то очень поможешь нашему делу. Но решать тебе. Всегда решать только тебе.
Аарон знал, чего бы хотела от него мама в такой ситуации. Но она была его мамой. Смысл ее жизни сводился к тому, чтобы считать его идеальным. По правде говоря, он в своей идеальности сомневался. И потом, речь шла о его жизни, о его выборе.
Он показал на сигарету:
– Можно мне?
– Ты куришь, Аарон?
– Не знаю.
Джон оценивающе посмотрел на него и протянул пачку.
Аарон выцарапал сигарету, сунул ее в рот. Джон Смит сделал то же самое, снова щелкнул зажигалкой «Зиппо», и они оба закурили.
– Могу я вас попросить? – спросил мальчишка, держа сигарету. (Так странно было чувствовать ее между пальцев, но и приятно.) – Называйте меня Хок.
Натали, открыв дверь, облегченно вздохнула, и из ее глаз, красных и запавших, ушла тревога.
– Слава богу, – сказала она. – Заходи.
Распахнув руки, она одновременно приникла к нему.
Купер обнял ее, ощутил знакомый запах волос, смешавшийся с влажноватой горчинкой слез. Если Натали плакала, то ее запах всегда менялся. Он почувствовал в ее слезах разрешение и для себя, и его глаза почти заполнились слезами. Когда он плакал в последний раз? Когда умер отец?
– Я смотрела новости, – сказала она ему в плечо. – Знала, что тебя там нет, но ничего не могла с собой поделать, когда увидела здание, тот самый комплекс, куда ты день за днем ходил работать. Я просто не сдержалась.
– Я жив-здоров, – сказал он.
Она почувствовала, что за его словами скрывается что-то еще, и напряглась. Чуть отпрянула от него, хотя и не разорвала телесный контакт.
– Бобби?
– И Вэл. И Луиза.
Ее руки взметнулись к открывшемуся рту, словно чтобы не выпустить оттуда звук. Но сдавленное рыдание все равно прорвалось.
– Они… Ты уверен?
– Я разговаривал с ними, когда это случилось. Я… я видел.
Он закрыл глаза. Втянул воздух сквозь сжатые зубы.
– Боже мой, милый. Ах, Ник.
Она прижалась к нему, оплела руками, и он почувствовал ее сильные пальцы у себя на спине. Набрал в грудь воздуха, выдохнул, словно прорвал плотину.
Натали держала его, чуть убаюкивая.
– Идем со мной, – позвала она.
И повела его в квартиру через кухню и дальше по коридору – в спальню. Ему вдруг почему-то вспомнилось, что, когда он был здесь в последний раз, они с Натали занимались любовью. А потом понял, что так и не поделился этим с Бобби, не рассказал о своем смятении и не услышал в ответ непристойную шутку приятеля – что-нибудь забавное и противоречащее здравому смыслу, отчего бы они оба рассмеялись. И вот тогда он заплакал. Натали забралась на кровать, прижалась спиной к стене и поманила его к себе. Он подполз к ней, положил голову ей на колени, обхватил ее ноги, а она гладила его волосы, понимая, что никакие слова сейчас не нужны.
И слова очень долго были не нужны им, и он уже начал сомневаться, а понадобятся ли они когда-нибудь снова.
Слезы кончились быстро (у него не было с этим проблем – он просто почти никогда не плакал), но когда их поток иссяк, он остался лежать в том же положении, головой на ее коленях, глядя на ее ноги и полупрозрачную занавеску, за которой медленно умирал день. Она гладила его волосы и ждала, бесконечно терпеливая и живая.
– Так не должно быть, – сказал он наконец. – Просто не должно. Ты знаешь, сколько раз мы с Бобби подвергались опасности? Сколько дверей мы взломали, сколько подозреваемых арестовали? Да, черт побери, в день взрыва биржи он получил выстрел в грудь из дробовика, ему сломало два ребра. Я был рядом, сбил его с ног и…
Голос Купера смолк. Натали снова погладила бывшего мужа по волосам.
– Мы были агентами, – продолжил он мгновение спустя, – знали, что такое риск. Но… не так. Не бомба посреди рабочего дня в твоем кабинете. Неожиданно, без малейшей возможности дать отпор. Просто взрыв – и ты мертв. Он заслужил лучшей судьбы. Лучшей смерти.
– Нет такого понятия «лучшая смерть», дорогой. Есть просто смерть.
– Да. Но для Бобби Куина это имело бы значение. Он должен был делать что-нибудь важное.
– Он и делал, – сказала Натали. – Работал, пытался защитить страну.
– Это разные вещи. Он не был готов.
– А кто к такому готов? – пожала она плечами. – Бобби был героем. Как Луиза и Вэл. И все остальные. Но только в кино герои, принося себя в жертву, могут рассчитывать на мгновение славы.
– Я знаю, но… В одну секунду. Понимаешь, мы шутили, когда произошел взрыв. Он сказал, что за мной пиво. Это были его последние слова: «Ты только не забудь: за тобой пиво».
Натали издала звук, похожий на смех.
– Извини, я просто…
Она помолчала и теперь действительно рассмеялась, хотя и через слезы:
