– Почему Москва? – спросил дед, внимательно глядя на Стаса.
– Я позже уже слышал, будто Леха бывал как-то в Москве с небольшим отрядом сорвиголов. За каким хреном их туда понесло – вариантов озвучивалось тьма. Одни говорили, что отряд этот искал и даже нашел склады Таманской дивизии. Другие – что фармацевтический завод им был нужен. Находились и такие, кто болтал, будто Леху аж на развалины Кремля понесло, в бункеры тамошние, а уж зачем – так это кому на что фантазии хватит.
– А сам-то он чего говорил? – заинтриговался дед.
– Ничего, – ответил Стас и развел руками. – Иногда, правда, на расспросы отвечал: «Заебли», но чаще просто молчал.
– Э-э. Пиздеж небось про Москву-то? – предположил дед.
– Черт его знает. Спросить уже некого.
– А что же с Лехой-то случилось?
– Ты не торопи. Сам просил рассказать, а теперь торопит. Давай по порядку.
Дед согласно закивал, облокотился о стол, подпер голову руками и приготовился слушать.
– Ну вот, значит… На чем я остановился? А. Собрались мы всемером на ферме. Скотник этот говорит, что банда наведаться обещала со дня на день. Ну а что такое «со дня на день»? Это значит, что ждать их можно хоть к обеду, хоть через пару суток. Расквартировал нас хозяин по апартаментам – в хлеву на сушилах. Договорились мы с ним так. Бандюки приходят, получают сколько просили. Как только они выходят, мы прицельно их валим. На сушилах этих мы в тот раз почти сутки проторчали. Подготовили все, пути продумали, петли смазали. Организовывали дежурство, спали по очереди. Ох и наслушался я тогда историй от этих троих. Да что там я? Мужики взрослые с открытыми ртами слушали, каждое слово ловили. – Стас откинулся на спинку стула и заулыбался. – Вот уж умели черти рассказывать. Это сейчас я понимаю как ясный день, что половина всех этих историй героических – брехня полнейшая, но как они подавали! Себя забудешь. Наверное, именно тогда я и решил, чего от жизни хочу. Понимаешь? Так же хотелось, как у них. Свободы хотелось, приключений, свет посмотреть. Я ж тогда, кроме Владимира да пригородов, и не видел ничего. Не видел, но знал, что там, за лачужками, за лесами этими, лежит громадный мир. Там все по-другому, в этом мире. А вдруг лучше? Вдруг там жизнь совсем иная, сытая да веселая, а я тут прозябать буду, в болоте этом, в убожестве каждодневном? Понимал я прекрасно, что не смогу каждый день с утра до ночи пахать за гроши, без всякой надежды, без ничего. Можно, конечно, сказать: «Лентяй ты, Станислав, работать не хочешь, легкой жизни ищешь». Может, и так… Сны мне в ту ночь снились волшебные, жаль, что недолго. Лежу, значит, дрыхну, подвиги совершаю и тут чувствую – дышать нечем стало. Глаза открываю, а на меня Леха смотрит, правой рукой рот мне зажал, чтобы не заорал я с перепугу, а левую у губ своих держит и говорит шепотом: «Тс-с-с-с. Пришли». Все тихонечко с сушил послазили, вышли через ворота и сидим, ждем в кустах у забора. Лехин товарищ – как же его звали-то? – в оптику смотрит и говорит: «Пятеро у крыльца трутся». Ну, сидим дальше, ждем, пока остальные трое подтянутся, из дома выйдут. И тут вдруг как громыхнет что-то в избе. Посуда битая зазвенела. До дома метров восемьдесят было, наверное, но и то слышно. Дверь, значит, распахивается, и скотовода нашего пинками на улицу выкатывают. Тот орет, руками от сапог закрывается кое-как, но чувствуем – пинают мужика сильно и с явным намерением убить. Пришлось менять планы. Мы-то хотели ублюдков метров на тридцать подпустить да прямо на выходе с фермы и грохнуть, а тут такое дело. Ждать нельзя больше, убивают кормильца нашего. Прицелились все и с семи стволов жахнули. Четверых бандюков сразу положили. Я по своему промазал, похоже. Двое залегли, отстреливаться принялись, но их мы добили быстро. А еще двое в избу занырнуть успели. Изба здоровая, бревенчатая, стены толщенные – не прошибешь, и четыре окна на нашу сторону. Суки эти то с одной стороны высунутся, стрельнут, то с другой. Свет погасили, и не видно их. Тут уж нам самим маневрировать пришлось, чтобы не зацепило. Скотовод уполз за глухую боковую стену и до самого конца там так и сидел. Минуты две в тир мы поиграли – ни хрена, только патроны переводить. Посовещались быстренько и решили обходить избу со двора. Пятеро продолжают по окнам беглый огонь вести, а мы с Лехой козлам в тыл заходим. Отползли на брюхе правее, чтобы не видно нас было, перелезли через плетень и к заднему входу подобрались. Леха автомат за спину закинул, вытащил из кобуры АПС, дождался, пока следующий выстрел грохнет, и с ним одновременно дверь резко открыл. Влетел я за ним в избу, слышу очередь. Глядь – валяется в углу один, телогрейка вся в дырах, перья кругом летают, а Леха уже за дверь, следующую комнату зачищать. Тихо стало. С улицы стрельбу прекратили, в доме тоже ни звука. Бандюган один остался, а в избе комнат – штук семь, наверное, половина смежные. Снаружи как-то не страшно совсем было, знал я, что это мы на них охотимся вроде как, а тут прямо мандраж что-то взял. В ИЖ свой вцепился, аж рукам больно, стою и двинуться боюсь. Тишина просто гробовая, только ветер через стекла разбитые завывает еле слышно. Ни половицы не скрипят, ничего. Передо мной дверь открытая – туда Леха зашел, справа тоже. Где этот козел сейчас? Черт его знает. И тут я вижу, как в проеме правой двери ствол АКМ появляется и медленно-медленно начинает поворачиваться в мою сторону. Тут нервишки-то и лопнули. Долбанул я два раза прямо сквозь стену. Хорошо, перегородки не особо толстые оказались, обе пули прошли. Перезарядил ружье свое – никогда еще так быстро не перезаряжал, – к двери подхожу, а там мужик лежит в шапке-ушанке, в бушлате, в сапогах кирзовых, АКМ на полу рядом валяется. Одна пуля в плечо попала, дымок сизый из дыры в рукаве идет, а вторая – в челюсть, под ухо. Кровищи – мама дорогая! Стена противоположная вся забрызгана. Мужик дергается, рот пытается открыть, сказать что-то, а у него челюсть нижняя, как у куклы театральной, висит. Гляжу, язык-то двигается вроде, а вместо слов одно мычание только. Кровь хлещет, бушлат мокрый весь уже, а мужик смотрит на меня, не моргая, и руку левую, здоровую, тянет – помоги, дескать. И за плечом у себя слышу: «Добей». Леха стоит сзади и тихо так, ласково говорит: «Добей. Любое дело до конца доводить нужно».
– И что, добил? – шепотом спросил дед.
– Добил. Прицелился и в сердце пулю загнал. Мужик дернулся, воздуха втянул и затих. Так вот я свой первый труп оформил.
– А сколько их всего-то?
– Не считал. Не имею такой дурацкой привычки. Трупы обычно те считают, для кого убийство в кайф, а для меня это побочный, так сказать, результат моей деятельности. И если смертей удается избежать – тем лучше.
– Да-а, – протянул дед и почесал затылок. – И как же у тебя потом-то сложилось? Сразу вот так и в наемники подался?
