Вернув вокс-ком и наушники Гришену, Челкар встал у стола в ожидании, напряженно прислушиваясь к грохоту снарядов снаружи, как и все остальные в блиндаже.
- Я не понимаю, - прошептал Ларн – Сержант ведь только что подписал свой смертный приговор, разговаривая с офицером в таком тоне?
- Может быть, - прошептал в ответ Булавен. – Хотя ты не знаешь Челкара, салага. За все семнадцать лет службы я не видел, чтобы он хоть чего-то боялся. Если что-то должно быть сделано, он – именно тот человек, который сделает это. Чего бы это ни стоило. Хотя в этот раз я и сам думаю, не зашел ли он слишком далеко. Если этот капитан пожалуется в Комиссариат…
- Ха, вы оба как дети, боящиеся собственной тени, - проворчал Давир. – Уж ты-то должен знать, Булавен. Когда Челкар подводил нас? Сержант знает, что делает. Эти обезьяны из артиллерии знают, что с фронтовиками опасно связываться. Эта задница капитан не посмеет звонить в Комиссариат. Поверьте мне, он, наверное, уже в штаны наложил от страха и прямо сейчас, пока мы говорим, отдает приказ прекратить огонь.
И, словно в подтверждение слов Давира, обстрел внезапно прекратился. Сначала никто ничего не говорил, все напряженно прислушивались, не начнется ли обстрел снова. Прошла целая минута, разрывов не было слышно, и стало ясно, что бомбардировка окончилась.
- Видишь, Гришен? – Челкар улыбнулся. – Просто надо знать, как говорить с этим народом, чтобы они тебя поняли.
Потом, взяв дробовик и отвернувшись от капрала, Челкар заметил, что каждый человек в блиндаже смотрит на него с благоговением и благодарностью.
- Это еще ничего, - сказал им Челкар. – Лучше заставить нашего друга капитана думать, что целый полк явится по его душу, если он не прекратит огонь. Если бы он знал, что 902-й Варданский численностью не больше одной роты, он решил бы, что у него достаточно сил, чтобы размазать нас всех. Для этих тыловых героев не столь уж необычно иметь преувеличенное мнение о своих возможностях.
При этом люди заулыбались, некоторые даже засмеялись от нервного облегчения. Видя, что атмосфера благоговения успешно рассеялась, сержант перешел на более деловой тон.
- Отлично, - сказал он. – А теперь хватит прятаться под землей. Всем вернуться на позиции. Мы же не хотим, чтобы траншеи остались беззащитными, и орки подумали, что самое время начать новую атаку. Пошли. Двигайте отсюда все.
Когда солдаты из блиндажа начали расходиться по своим траншеям, Ларн в последний раз оглянулся на Челкара, и увидел, что сержант, снова подойдя к капралу Гришену, отдает ему новые приказания.
- Гришен, я хочу, чтобы ты связался со штабом, - сказал сержант. – Сообщи им, что сектор 1-13 совершенно точно не в руках орков, и скажи, что мы будем весьма признательны, если они внесут соответствующие поправки в карты. Да, и постарайся связаться с Артиллерийским Командованием и попросить их, чтобы они впредь воздержались от приказов на бомбардировку наших позиций. Конечно, это, скорее всего, не сработает. Но я думаю, мы можем, по крайней мере, притвориться, будто верим, что наше начальство на этой войне хоть немного отдает себе отчет в том, что делает.
Как наверху, так и внизу Или Гранд-маршал Керчан и Гений КомандованияПо всем меркам война шла плохо.
Сидя и размышляя во время очередного бесконечного совещания, Его Превосходительство Гранд-маршал Тирнас Керчан, герой кампании Варентиса и Верховный Главнокомандующий Всеми Силами Славных Армий Императора в Брушероке, обдумывал факты, которые он узнал сегодня, и не нашел ничего, что могло бы его порадовать. Уже почти два часа сидя во главе длинного стола в центральном зале для совещаний в своем штабе, он слушал отчеты своих офицеров о ситуации на фронтах. И во всех них, во всем этом нездоровом лицемерии, в жалких попытках переложить вину за свои ошибки на других, в докладе каждого командира главной мыслью было одно и то же.
Они проигрывали войну.
- Гранд-маршал? – шепот его адъютанта, полковника Влина, сидевшего в кресле рядом, прервал цепь его мыслей.
Отвлекшись от своих безнадежных размышлений, гранд-маршал внезапно понял, что забыл, о чем шла речь в очередном докладе. Подняв взгляд, он увидел, что глаза всех, сидевших за столом, обращены к нему, тревожно ожидая его реакции на последний доклад. На секунду, пытаясь вспомнить имя офицера, стоявшего перед ним, гранд-маршал почувствовал себя в безвыходном положении.
- Да, хорошо… Очень хорошо… - с трудом проговорил Керчан. – Очень убедительно и четко. Превосходный анализ, генерал… э…
- Душан, - вполголоса сказал Влин, подняв перед своим лицом папку с бумагами, чтобы другие не слышали, что он говорит.
- Да, генерал Душан, - сказал гранд-маршал, повернув голову к офицеру и ободряюще кивнув. – Ваше понимание обстановки похвально.
Душан явно испытал облегчение, его лицо, похожее на морду хорька, засияло от похвалы, он гордо выпятил грудь и низко поклонился, выражая благодарность, перед тем, как снова занять свое место.
«Посмотрите на него», угрюмо подумал гранд-маршал. «Этот человечишка – идиот. И едва ли он один такой здесь. Я окружен идиотами. Весь этот проклятый город, кажется, битком набит идиотами, трусами и невеждами».
Гранд-маршал задумался, не стоит ли наказать Душана в пример остальным. Обвинить его здесь и сейчас, приказать арестовать его и отправить под суд по обвинению в некомпетентности. «Это поможет внушить остальным страх Императора», подумал он. «Заставит их встряхнуться и проявить энергию, из страха, что с ними может случиться то же самое». Идея выглядела очень привлекательной, но он был вынужден отказаться от нее. В конце концов, он только что похвалил этого человека. И если он откажется от своей похвалы так быстро, он будет выглядеть нерешительным. Нет, нравится ему это или нет, этого идиота Душана нельзя арестовывать, по крайней мере, до конца этого дня. Сейчас он почти так же неприкосновенен для власти гранд-маршала, как останки Имперского святого. Это был вопрос сохранения необходимого уважения в цепи командования. Если гранд-маршал высказал свое мнение, эти слова уже нельзя взять назад.
«И, кроме того», подумал Керчан, «это именно я повысил Душана в звании и назначил на эту должность. Наказание его за некомпетентность может быть воспринято как признание того факта, что я ошибался, выдвигая его. Но гранд-маршал не может признать, что совершил ошибку, неважно какую. Он должен казаться непогрешимым. Позволить думать иначе означает фатально подорвать то праведное благоговение, которое каждый гвардеец испытывает перед мудростью своих начальников. Ну, по крайней мере, большинство из них испытывают благоговение. Природа войны такова, что на ней всегда будут недовольные»
