Да чтоб тебя! Могу я, наконец, собрать чемодан или нет? Второй раз уже отрывают меня от этого занятия. Я в сердцах сильно надавил кнопку пульта.
-… число жертв теракта в Париже окончательно не установлено, по предварительным данным около трех сотен. Также, по неподтвержденным данным, погибло больше пятидесяти полицейских. Список погибших и пострадавших уточняется.
- Твою мать, — сказал я в сердцах по-русски.
- Именно. И в Лондоне тоже, но там жертв меньше. Зато ударили по национальной гордости англичан — Трафальгар-сквер, — сказал эсэсовец с каким-то непонятным удовлетворением.
- Вас это забавляет? — я покосился на него.
- Нет, — сделал тот серьезную мину.
- А где ваш шеф?
- На заседании правительства, срочно собранном после терактов во Франции и Великобритании. Не все же ему с вами общаться, не до вас, — подколол меня подручный Штюрмера.
- Все остается в силе?
- Боюсь, что нет. Европа сейчас закрыла границы, особенно Франция, куда вас велено отправить. Так что ждем указаний от шефа. И ждать придется долго. А пока, чтобы вам было комфортно, к вам приказано приставить охрану, — осклабился эсэсовец.
Ну спасибо, блин! Перестраховка Штюрмера или его малюток? Боятся, что я начну безобразия учинять? Правильно делают. Мне как-то ждать не резон. Значит, придется проработать маршрут эксфильтрации самому. Беда в том, что чтобы попасть из Берлина в Париж, нужно пересечь всю Германию, а потом и Бельгию. А теперь мне это стало не с руки, от слова «совсем». А вот забрезжила у меня мыслишка рвануть в противоположную сторону — до границы с Российской Империей в два раза поближе-то будет, чем до городу Парижу, вон они, Ченстохов и Лодзь, как рукой подать. Придется требовать резервный коридор эксфильтрации от папА с Козьмой. Только надо сначала избавиться от этой наглой эсэсовской морды, скалящейся мне в лицо. Ну ничего, зубы я тебе пересчитаю, когда решу уехать.
- Так что, господин Николс, вы находитесь под нашей опекой, — вновь осклабилась морда, не делая даже попыток выйти из квартиры.
- И что, вы будете здесь торчать у меня в гостиной? А может еще и подержите?
Немец злобно смотрел на меня, но попытки накинуться не делал — видимо, получил приказ от начальства не портить мою драгоценную шкурку.
- Не пытайтесь выйти из квартиры, мистер Николс, — немец чуть отодвинул полу куртки, показывая мне пистолет, непрофессионально, напоказ засунутый за пояс. — Может произойти несчастный случай.
- Ага, например, тот, что ты отстрелишь себе яйца, — безмятежно сказал я. — И будет твоя фрау вдовой при живом муже.
Этого эсэсман выдержать уже не смог, и выскочил из квартиры, хлопнув дверью так, что посыпалась древняя штукатурка.
Итак, я под домашним арестом. Да и пусть себе. Отсюда я выберусь только один раз, когда решу сделать ручкой БНД. А для того, чтобы это сделать, нужно поговорить с Центром по спутниковому, который мне так любезно оставили. И разговор будет долгий…
Как ни странно, ни папА, ни Козьма ничуть не удивились тому, что теперь меня держат под арестом. И совсем не напряглись, что уж было вовсе непонятным. По моим прикидкам, меня должны были вытаскивать, как я привык — с шумом, стрельбой, погоней, все как у нормального спалившегося разведчика. Так нет же, похоже с оперативной фантазией у них было совсем плохо.
Я два дня просидел на квартире, ожидая феерического вызволения героя из плена. Охрана слава богу позаботилась — продукты мне привозили, но по ехидной роже отбритого мною эсэсмана я понял, что разносолов не будет. И точно — всякая бодяга типа химических немецких эрзац-консервов и растворимых досираков, а из питья — только минвода, ту жидкость, которая текла в трубах не могли пить и тараканы, она их убивала на лету. Так что даже пивка скаредные немцы не подкинули. А вот на третий день за мной пришли.
- Поднимайтесь, мистер Николс.
Я непонимающе посмотрел на подручного Штюрмера. Тот был донельзя серьезен, что для него было совсем нехарактерно.
- Итак, запрос об экстрадиции, поданный властями Российской Империи, решено удовлетворить. Срок исполнения — немедленно. Так что одевайтесь, и прошу проследовать за нами, — немец сунул мне в нос бумагу, я только и успел краем глаза схватить «Ник Николс» и «преступления». Ай да папА! Ну, удружил — выставил сынка уголовным преступником. Хотя это наверняка было согласовано со Штюрмером, во избежание, так сказать.
Я молча кивнул.
- А будешь выделываться, наденем наручники и засунем в клетку, да так и повезем, — наклонился ко мне и негромко сказал эсэсовец. Помнит, сука, не забыл…
Вот таким макаром меня и освободили. Сначала завезли на какой-то аэродром, где стоял вертолет, опознанный мной как мессершмиттовский трудяга Bo 105 в полицейской раскраске, короче — "мусоршмитт". Меня запихнули под конвоем в салон, и машина на полной скорости полетела на восток.
После полутора часов полета над пасторальными видами Германии машина села на аэродроме, принадлежащем немецким погранцам, и меня культурно, но настойчиво запихнули в размалеванный под древесную лягушку «Геленд», точнее «Вольф», и мы поехали к финальной точке моего путешествия — КПП «Калиш».
Вот тут меня ждал небольшой культурный шок. Точнее, ждала меня небольшая делегация из погранцов и жандармов, которым передали меня немецкие коллеги. И наши же сразу заковали меня в браслеты, как беглого и разыскиваемого преступника, и тут уже без сантиментов затолкали в раздолбанный польскими дорогами «Лесснер». Сидя в обезьяннике этого воронка, я пытался было заговорить с конвоирами, но после нескольких тычков палкой через решетку, от которых я благополучно уклонился, делать я это перестал.
Наконец машина остановилась, меня довольно жестко выволокли из нее, заломав руки, и препроводили в черный «Руссо-Балт», где меня уже ждал Козьма.
- А это было обязательно? — спросил я у деда, протягивая ему руки, скованные железными обручами.
- А ты как хотел?
- Может хватит уже еврейских ответов вопросом на вопрос? — разозлился я.
- Почувствуй себя спалившимся агентом, — хмыкнул дед. — Ты по документам Ник Николс, разыскиваемый по обвинению в мошенничестве. И передавали тебя именно как преступника. Ты что, хотел фанфар с литаврами, цветов и восторженных воплей — «наш дорогой агент наконец-то вызволен из немецкого плена»? У погранцов и жандармов языки длинные, они это мигом обсосут, прикинут хрен к пальцу, а потом это дойдет и до немцев. Мало того, что граф приложил все усилия, чтобы вытащить тебя по-тихому, не привлекая внимания, так и Штюрмер тебе помог. А тут будет такая подстава, и ему может прилететь по полной. Так что никшни.
- Сейчас, ноги ломаю, — буркнул я недовольно. Заодно и от наручников избавился — это была старая модель, открывавшаяся любым подручным предметом, просунутым под дужки. Не, точно — провинция она провинция и есть, все эти пшедрищенски как были задворками Империи, так и остались.
- Но сейчас-то куда? В Калиш? Или Ченстохов?
- Нет, напрямую в Питер. Вот, кстати и наш транспорт — Козьма кивнул на стоящий на перекрестке «Сикорский».
- О, нет! — взмолился я. Попробуйте поболтаться в геликоптере полтора часа, и при звуке лопастей у вас начнется идиосинкразия.
- Ага, — сказал Козьма, и съехал на обочину, отсалютовав рукой местным «людям в черном», чью машину он позаимствовал в калишском управлении. — Пошли, браслеты можешь не надевать, это свои.
- Ну хоть на этом спасибо, — я защелкнул стальные дуги на каркасе подголовника.
Ну вот теперь уже видно, что вертолет черный и без опознавательных знаков, только номер на хвостовой балке.
- Забирайся, домой едем.
Как добраться домой и не стать жертвой изнасилования? Да никак. Лизка, встретившая меня в Питере после написания хреновой тучи отчетов, видать хорошенько изголодалась, превратившись из скромной когда-то девочки в законченную нимфоманку. Так что пару дней, пока папА с Козьмой читали мою писанину и скребли свои лысые репы, мы с Лизком вылезали из постели только чтобы скромно перекусить и переждать рефрактерный период. А потом меня ожидаемо выдернули из постели, чему моя насытившаяся, точнее обожравшаяся пантера совсем не препятствовала, изобразив что-то ручкой на последнем издыхании. Тогда я понял того мужика из анекдота, которого будит жена. «- Что? Опять??? — Нет, на работу. — На работу, на работу!»
