Ознакомительная версия.
Тереза, как оказалось, сперва заняла оборону в комнате, в центре которой под толстым ковром находится люк в подвал, но потом вместе со Стельмахом спустилась в подземелье.
Я недоумевал, потому что даже если бы вторгшиеся десантники сумели найти люк и спуститься, все равно Стельмаха вытащить бы не смогли: в дальнем конце подвала в стену вмонтирована дверь в комнату-сейф, что запирается изнутри.
В таких комнатах можно чувствовать себя в безопасности даже в эпицентре атомного взрыва: автономное освещение и вентиляция через прибор для очистки и обеззараживания воздуха, запас воды и питания на месяц, средства наблюдения за поверхностью…
Я спросил в недоумении:
– На что они надеялись?
Бондаренко вздохнул.
– На внезапность. Время выбрали удачно, Стельмах в это время выходит из кабинета, где он ненаблюдаем, и садится на веранде как раз на виду у тех, кто вооружен даже плохоньким биноклем. По всем расчетам, как бы он быстро ни передвигался, его бы успели перехватить до момента, когда спустится в подвал.
– Может, им удобнее было бы ночью?
Он покачал головой.
– А вдруг Стельмах и спит в той бронированной комнате? Нет, они действовали правильно. Просто не учли, что в это время в его домике окажутся дополнительно к охране из двух известных им человек еще и двое спецагентов высшего уровня допуска.
– Ой, – сказал я и поморщился, – вот только не нужно меня в эти…
Бондаренко посмотрел с сочувствием.
– Не представляю, как сравнение со спецагентами высшего класса может оскорбить, но… догадываюсь, среди научных работников другие понятия.
– Спецагент у вас Ингрид Волкова, – напомнил я. – Это достаточно, а я был всего лишь поблизости.
Он ушел рассматривать разрушения в доме и трупы, а Ингрид обратила внимание, как я сгибаю и разгибаю пальцы, прислушиваясь, насколько мышцы и сухожилия за последнее время стали крепче и сильнее.
– И что тебя там заинтересовало? Неподстриженные ногти?
– Версия, – ответил я лаконично.
– Что-что?
– Версия человека, – пояснил я. – Наши тела – это первая версия человека. Очень скоро начнем менять сперва органы, а потом заменим и все тело. Наверное, тогда и вспоминать не захочется, каким слизнем я был.
– Ты и сейчас слизень, – возразила она, ничего не поняв.
Я согласился со вздохом:
– Верно. В сравнении с тем, кем стану.
Стельмах вышел на веранду тяжело, лицо каменное и мрачное, Тереза идет за ним, как курица за самым слабым цыпленком, вид у нее такой, будто в каждом из нас подозревает коршуна.
Он остановился, опираясь ладонями на балюстраду. Я приблизился осторожно, сказал с предельным сочувствием:
– Какие сволочи!.. Истоптали всю клумбу с флоксами!.. Бесчувственные люди, нет в них чувства прекрасного. Не зря их убиваем.
Он махнул рукой.
– Флоксы?.. Я их тоже не одобрял. И собирался на следующий сезон посадить мальвы.
– Да? – спросил я и оглянулся на Ингрид, она увидела нас и поспешила на веранду. – Тогда последнего ты зря пристрелила. Можно было пощадить.
Она покачала головой.
– Зачем усложнять себе жизнь? Сейчас в плен берут, если нужны дополнительные сведения. Иначе какой смысл?
– В самом деле, – согласился я. – Думаю, у них жалованье втрое больше, чем у какого-то жалкого доктора наук.
– За это стоит убить, – поддакнула она и взглянула на меня, я должен бы поддержать шутку, но я даже не улыбнулся, все верно, нужно выравнивать эту диспропорцию в сторону увеличения процента интеллектуальности населения.
Стельмах вздохнул.
– Вроде бы Интернет, искусственный разум делаем… как его можно делать, когда своего еще нет? Не представляю. Дикари. Только и того, что вместо каменных топоров скоростные автоматы.
Я оглянулся на выбитые вместе с рамами окна, испещренные пулями стены, огромную дыру на месте входной двери.
– Надеюсь, здесь застраховано все?
Он отмахнулся, а за него с готовностью ответила Ингрид:
– Все на бюджете.
– Ого, – сказал я, – хотел бы я, чтобы и мое было на бюджете…
Стельмах улыбнулся, а Ингрид быстро напомнила:
– Тебе стоит только сказать слово!
Я покрутил головой.
– Не-е-ет, я хочу так, чтобы не работая. Рыбку съесть и ножки не замочить.
Она фыркнула:
– А так бывает?
– У жуликов только так, – сообщил я. – А разве правительство не сборище жуликов? Силовые структуры вообще не… ладно-ладно, молчу.
Стельмах хитро улыбнулся, мужчины с ходу понимают, где прикол, где просто троллят, но Ингрид сразу нахмурилась, сказала резко:
– Ты прав, лучше молчи. Не хотелось бы ликвидировать тебя собственноручно.
– Или собственноножно, – уточнил я. – Когда это говорю, то имею в виду вовсе не нож.
Она нахмурилась.
– А что?
– Я видел, – сообщил я, – как ты того усатого здоровяка задней ногой вырубила. Копытом. Я думал, в нокаут, а у него шея перебита.
– Я его сюда не звала, – возразила она.
– А меня звала, – напомнил я.
Она подумала, кивнула.
– Что напрашиваешься? Хочешь, чтобы меня привлекли? А меня могут и оправдать, если я расскажу, какой ты мерзавец!
– Ой, спасибо!
– Или поручу, – уточнила она, – кому-нибудь еще.
– Нет, – сказал я, – на это не согласен. Только собственноручно.
Стельмах сказал с удовольствием:
– Когда посмотришь на вот такую семейную сцену, сразу на душе светлее и легче! Когда сохраняются эти вековые ценности, мир должен устоять, несмотря ни на что.
Тереза подошла к Стельмаху осторожно, он покосился на нее с улыбкой.
– Испугалась?
– И сейчас боюсь, – призналась она. – Пойдемте, измеряю вам давление. И таблетки пора принимать.
– Да-да, – сказал он, – сейчас пойдем. Хочу просто Владимиру рассказать один случай, вряд ли мы с ним когда-либо увидимся, слишком у нас дороги разные.
Я насторожился, выглядит он невеселым, да и на лицо сразу набежала тень.
– До того, – сказал он, – как перейти на работу в центральный аппарат партии, я был студентом политеха, затем инженером, главным инженером крупного военного завода, наконец возглавил этот завод и на свой страх и свою ответственность наладил выпуск очень важного для обороны страны оружия…
– Да, – сказал я, – это немало…
– А всего пять лет назад, – договорил он, – ко мне приезжала бригада медиков для ежегодного исследования. Заодно провели на мне тест, недавно разработанный в их институте… Определяли способности.
Он вздохнул, лицо помрачнело еще больше.
Ингрид спросила заинтересованно:
– И что показал тест?
Он вздохнул еще тяжелее.
– Тесты один за другим показали, что у меня уникальные музыкальные способности. Я чувствую музыку, разлитую в природе, как никто другой. И мог бы стать самым великим музыкантом. Величайшим из композиторов!..
Ознакомительная версия.
