Подождав, когда дистанция сократится до трёх сотен метров, командир танка старший сержант Максим Стёпин произвёл выстрел.
— Есть, горит сука! — заорал он. — Горит гад! Федя, давая назад, зайдём от белого дома.
Советский танк вовремя спрятался за угол полуразрушенного кирпичного дома, так как через пару секунд в то месте, откуда чуть ранее торчала часть танка, ударила очередь двадцатимиллиметровых снарядов, выпущенных «двоечкой».
— Осколочный! — с трудом услышал Стёпин крик заряжающего, загнавшего только что унитар в казённик орудия.
Танк проскочил улицу, пронёсся через два двора сожжённых ещё ранее домов, и вышел во фланг наступающим немцам.
— Стой! — крикнул Стёпин и продублировал приказ пинком по плечам механика. Как только танк замер, как немедленно раздался выстрел, который разметал в разные стороны как бы не целое отделение гитлеровцев, залёгших за завалом, образовавшимся после обрушения многоэтажного дома. — Назад!
Следующий маневр вывел советский танк на немецкий «Pz-II». Тот выстрелить успел на секунду раньше своего противника. Очередь малокалиберных снарядов прошила насквозь лобовую броню БТ. Ответный осколочно-фугасный снаряд из танковой пушки «20-к» также не заметил противопульной брони в лобовой проекции лёгкого немецкого танка. После попадания там сдетонировал боекомплект, крошечная башня слетела с погона, будто была бумажной треуголкой из газеты, попавшей под порыв ветра. Немецкий танк разворотило любо-дорого было посмотреть.
Когда в «бэтэшку» угодили вражеские снаряды, то мир будто замер для старшего сержанта. Он увидел, как появились красные точки на броне перед ним, следом в тех местах сталь лопнула, впустив внутрь не менее красные кусочки металла с оранжево-красными искрами окалины и мельчайших фрагментов брони. В голове у Стёпина мелькнула неуместная мысль, что всё это похоже на то, когда достают из костра головню и бьют ею о землю. Точно такие же огненно-световые эффекты с искрами.
«Неужели это… конец?», — промелькнуло у него в голове.
И вдруг разом время вернуло свой привычный бег. Танкист рванулся вверх, освобождая люк от стопора, и вывалился наружу на горячую броню вместе с клубами удушливого дыма и первыми раскалённым воздухом, который бывает только при открытом пламени. Ещё заметил своего механика краем глаза, а чуть позже, когда окончательно пришёл в себя, то нашёл и заряжающего. Все трое лежали на земле в десятке метров от полыхавшей «семёрки».
— Живые? — хрипло спросил Стёпин.
Товарищи немедленно откликнулись.
— Кажется.
— Ага. Командир, ты сам-то не ранен? Считай, в тебя же фашист очередь влепил, — произнёс Фёдор Куропаткин.
— Ни царапины, — отозвался тот и только сейчас вспомнил о подарке, который ему вручил младший политрук сегодня утром. Машинально он поднял правую руку и посмотрел на медную круглую пластину, исчерченную хитрыми завитками и закреплённую на кожаном ремешке. О таких танкист только слышал, мол, они защищают от твоей пули или осколка. Слышал, но поверил только сейчас, испытав всё на себе. Повезло, что политрук выделил их экипаж из оставшихся в строю танков. И тут же его больно кольнула мысль — «Но не повезло другим».
Глава 18
Немецкие подкрепления, шедшие на помощь частям, штурмующим Витебск с запада, были ночью на марше разгромлены. Советские штурмовики налетели на них неожиданно, двигаясь буквально над дорогой, зажатой с двух сторон деревьями. И в густую массу пехоты полетели сотни снарядов, тысячи пуль и десятки «эрэсов». За считанные минуты немцы потеряли сотни убитыми и ранеными, а дух уцелевших под авианалётом упал так низко, что боеспособность в ротах стала никакая. Чуть ранее, этой же ночью волколаки разогнали гитлеровскую кавалерию. Количество тех, кто попал в гроб и на больничную койку от копыт и при падении на подмороженную землю оказалось в разы больше, чем пострадавших от клыков и пуль оборотней.
Как-то так само получилось, что оборона западной окраины Витебска полностью легла на мои плечи. А оттуда немцы валили буквально живым валом. Ещё хорошо, что первую крупную волну разгромила советская авиация на марше. Вдвойне хорошо, что маны хватило на перерождении сотни с лишним людей в полуэльфов воинов-ветеранов. Приставка ветеран не просто ради красивого словца давалась этим мужчинам и женщинам, сменивших арбалеты на винтовки. Ветеранами назывались воины, прошедшие десятки боёв и вышедшие из них победителями, укрепившие свой дух и получившие новые навыки и хитрости, помогающие им бить врагов ещё лучше. Кстати, кое-кто из разведчиков попросил оставить им арбалеты. Аргументировали тем, что зачарованное привычное оружие в лесах, то есть, на короткой дистанции, будет эффективнее винтовки или автомата. А в качестве огнестрельного оружия взяли пистолеты и компактные гранаты, советские Ф-1 и немецкие «яйца». Выслушав их, я согласиля на это.
Гаю я дал день на отдых и погнал обратно в соседний мир за пополнением и амулетами, которые стоили там дешевле, чем продавала Озара. К счастью, Озеров сумел найти нужные доводы для своего руководства и те прислали некоторое количество необработанных алмазов вполне неплохого качества и размера, плюс, тридцать пять мелких бриллиантов. Последние явно до попадания ко мне красовались в каких-нибудь украшениях. Также, не собираясь ставить Озерова в известность, я приготовил для переправки в соседний мир кое-какие музейные ценности, ранее вывезенные из Минска. Возможно, получиться продать их там каким-нибудь коллекционерам. Да, с одной стороны, я вроде бы уподобляюсь немцам, что хотели ограбить СССР. С другой же, этими предметами я воспользуюсь для борьбы с врагом Союза, а не в личных целях.
Феи вновь отправились рыть котлован, который по размерам уже был сравним с каким-нибудь высохшим глубоким озером. Из-за боевых действий, в зону которых попала железная дорога, стало опасно таскать оттуда рельсы. А нести сырьё из Витебска, где лежали тысячи тонн строительного мусора в виде камней, кирпичей и древесины, а также разбитая техника, было ну очень далеко. Я даже пожалел, что привёл бронепоезд в город, а не заставил очарованную паровозную бригаду отвести его назад и бросить в месте, где до моего лагеря было минимальное расстояние. Примерно там, где мои феи несколько раз собирали урожай рельс. Уж как-нибудь с разборкой вагонов справились бы. В крайнем случае мои сапёры взорвали бы их, чтобы потом собрать фрагменты.
Кстати, с началом сражения за Витебск, прекратились обстрелы моего лагеря. Всё-таки, артиллерии у германцев было не так много, чтобы распылять ту на несколько задач. Или имелась какая-то другая причина, которая мне не известна.
*****
Фигурки немецких пехотинцев, поднявшихся в очередную атаку, казались муравьями с позиции стрелков Цитадели. Даже лучшие снайперы РККА вряд ли сумели бы гарантированно поразить цели на такой дистанции, да ещё активно перемещающиеся. Но то, что оказалось не по силам обычным людям, было по силам полуэльфам, ветеранам стрелкам. И пусть в их руках находились не привычные арбалеты, а огнестрельное оружие. Это мало что меняло. Ведь мастер — всегда мастер. Зоркие глаза остроухих стрелков даже отличали офицеров и унтеров от обычных солдат. Они-то и стали первыми жертвами редкого, но невероятно точного огня обороняющихся.
Илья Бастрыкин, поймал в прицел офицера или унтера, вооружённого автоматом, в отличии от прочих стрелков, держащих в руках винтовки. То, что он иногда жестами отдавал команды, а ещё бинокль на шее, также выдавали в нём командира. Полуэльф буквально слился с оружием, трофейный карабин стал его частью. Секунда промедления — выстрел! И ещё почти секунду спустя тяжёлая винтовочная пуля, выпущенная из оружия, которое вышло с заводов Германии, ударила в грудь немца. Тот качнулся назад и медленно повалился на грязный весенний снег.
Спокойно передёрнув затвор, выбросив ещё горячую гильзу, Бастрыкин вновь прижал затыльник приклада к плечу, и стал выбирать очередную достойную цель. Например, ею станет пулемётный расчёт, состоящий из двух бойцов. Один из них тащил пулемёт, второй нёс в руках короба с лентами, забросив карабин за спину.
