За ней открылся новый тоннель, тоже темный, но с другим эхом. Он казался большим и длинным, в нем пахло канализацией, металлической пылью, разогретым маслом. В свете фонаря блестели восемь металлических полос, тянущихся над полом налево и направо: две пары рельсов и к ним четыре токонесущие шины, по паре на линию.
Скелсгард пошла направо, держась вплотную к стене. Ожье шагала за ней, стараясь не отставать.
– Тут близко до станции «Кардинал Лемуан». Если бы она работала, то была бы видна отсюда.
– Мне страшно, – призналась Ожье. – Не знаю, справлюсь ли.
– Страшно – это хорошо. Правильное отношение.
Когда женщины вскарабкались на платформу, на той царил сумрак. В луче фонаря Марии виднелись чистая бледно-зеленая и желтая керамическая плитка, архаичного вида знаки, рекламные плакаты. Странно, но нереальным или фальшивым окружающее не казалось. Впрочем, Ожье уже посетила немало погребенных подо льдом станций парижского метро, а они, как правило, оставались в относительной сохранности. Легко вообразить, что сейчас – очередная вылазка в город призраков.
Скелсгард показала ей убежище, присела рядом на корточки:
– Ожье, я уверена, ты справишься. Наверняка Сьюзен не сомневалась в тебе, иначе бы не ратовала так за твою кандидатуру.
– И мне, наверное, стоило бы ее поблагодарить, – сказала Ожье без особой уверенности. – Если бы не она, я не увидела бы всего этого.
– Надеюсь, тебе тоже здесь понравится. Сьюзен очень хотела увидеть лошадей.
– Лошадей?
– Да, мечтала посмотреть своими глазами на настоящих, живых, а не ковыляющие артритные реконструкции.
– И ей удалось?
– Полагаю, да.
Пришло время станции заработать. Из убежища между распределительными ящиками у конца платформы Ожье видела, как мигают и загораются ровным светом потолочные лампы. Загудели генераторы, неподалеку принялся меланхолично насвистывать рабочий. Зазвенели ключи, залязгали двери. Десять-пятнадцать минут относительного покоя, и на платформе начали собираться ранние пассажиры. Электрический цвет забирал у цветов яркость, и люди казались сошедшими с древней фотографии. Но даже с поправкой на это было удивительно, насколько тускло одевается здешний народ: поголовно в осенне-буром, сером, блекло-зеленом. Почти все пассажиры – мужчины с желтушными лицами. Никто не смеется, не улыбается. Почти никто не разговаривает с соседями.
– Они похожи на зомби, – пробормотала Верити.
– Не суди так строго, ведь сейчас только пять утра.
Железно взвизгнув тормозами, подошел поезд. Открылись двери, часть пассажиров вышла, часть вошла.
– Сейчас?
Маурия положила руку на плечо Ожье:
– Подожди. На следующем поезде будет многолюдней.
– Ты уже так делала раньше?
– Да. И все равно волнуюсь.
Через несколько минут прибыл поезд, и Скелсгард с Ожье влились в оживленный поток пассажиров. Из отстраненных наблюдателей они в мгновение ока превратились в щепки, несомые людским морем. В ноздри Верити ударили человеческие запахи: табак, дешевый одеколон. Не то чтобы очень уж неприятные, но с ними все казалось намного реальнее. В мечтах она часто плыла по чужому городу, будто призрак, наблюдая жизнь, но не участвуя в ней. Воображение всегда оставляло за бортом запах, будто отделяя Ожье стеной из непроницаемого стекла. А теперь никаких сомнений: она в самой гуще жизни, в ее потрохах. Это осознание проняло до мозга костей.
Верити присмотрелась к окружающим людям, соизмерила себя с ними. Ее наряд выглядел слишком ярко, броско. И шагала она не так, как другие, не попадала в общий ритм. А еще не знала, куда девать руки. То судорожно хватала сумочку, то выпускала ее.
– Ожье, прекрати дергаться! – прошипела Маурия.
– Извини…
– Просто иди вперед и не нервничай. У тебя все получится!
Поток пассажиров сквозь унылую вереницу мощенных плиткой коридоров вынес женщин на улицу. Ожье отдала билет равнодушному контролеру и вышла наружу, в холодный серый свет раннего утра. Скелсгард заспешила прочь, подальше от входа в метро и толпы. Улица почти пустовала. Иногда, рокоча, мимо катилось такси. С другой стороны полз белый муниципальный грузовичок, чистил дорожное полотно крутящимися щетками. По сторонам высились трех-четырехэтажные дома с балконами. Из части окон через жалюзи и занавески сочился свет, виднелись силуэты людей, готовящихся к новому дню.
– Все кажется таким реальным, – пробормотала Ожье.
– Здесь все реально. Привыкай. Если вдруг подумаешь, что это чертова симуляция, игра, – в момент расшибешь нос.
– Что сейчас?
– Надо тебя успокоить. Тут за углом всю ночь продают кофе. Хочешь?
– Хочу забиться в угол, скорчиться и пососать палец.
– Ничего, привыкнешь. Все привыкают в конце концов.
Маурия увела ее подальше от метро, по улице Монж и бульвару Сен-Жермен. Вдали выписывала яркие закорючки неоновая реклама. Женщины прошли мимо продавца газет – столько их Ожье не видела за всю жизнь. Бери – не хочу. В узком проходе между зданиями мужчина мочился так невозмутимо, будто в том состояла его работа. Чуть поодаль, в дверях убого выглядящей гостиницы, стояла женщина в грубом, аляповатом макияже, поддернув юбку до колена, затянутого в чулок. На мгновение Ожье заглянула ей в глаза – и вздрогнула. Захотелось подойти, заговорить, расспросить, каково это – быть частью огромной инсталляции, нелепого спектакля. Скелсгард осторожно потянула Верити к ряду освещенных полуподвальных окон, откуда рвалась на улицу лязгающая нестройная музыка.
– Знаю, как ты себя чувствуешь, – сказала Маурия. – Хочется пощупать, определить, где кончается их реальность. Понять, насколько они люди, в какой мере сами себя осознают.
– Не вини меня за любопытство.
– Да я и не виню. Но чем меньше общаешься с этими людьми, тем легче. По сути, чем меньше человеческого ты в них видишь, тем для тебя безопасней.
– Недавно ты велела не считать их чем-то вроде зомби.
– Я всего лишь хочу сказать, чтобы ты держалась на благоразумном расстоянии от них.
– Сьюзен Уайт держалась?
– Нет. Слишком приблизилась. Большая ошибка.
Скелсгард толкнула двери ночного кафе в подвале старого, времен Директории, дома. Их, полуразваленных, стоял целый ряд вдоль бульвара Сен-Жермен. Они не пережили Век Забвения.
– Сядь здесь, – попросила Маурия, указав на столик у окна. – Я похлопочу с кофе. Хочешь с молоком?
Верити кивнула, испытывая необычное головокружение. Она осмотрела зал, изучая клиентов, сравнивая их с собой. По стенам висели черно-белые фотографии. Парижские пейзажи, аккуратно подписанные чернилами. За стойкой официанты – набриолиненные волосы, безукоризненно белые рубашки, фартуки – возились у блестящего булькающего аппарата. За соседним столиком два старика спорили о чем-то напечатанном на последней странице газеты. За ними женщина средних лет опиливала ногти, ожидая, когда остынет кофе. Перед ней лежали на столе белые перчатки – одна на другой, крест-накрест.
Скелсгард принесла заказ.
– Ну что, полегчало?
– Нет, – ответила Ожье, обняв ладонями металлическую кружку.
Та обжигала. Женщины все еще говорили по-английски и потому вполголоса.
– Маурия, мне нужно знать, насколько это все реально.
– Мы уже говорили об этом.
– Нет. Ты до сих пор говорила так, будто это стопроцентная реальность. Да, все кажется настоящим. Но где гарантия?
– Откуда такие мысли? Из-за цензора?
– Да. Когда мы прошли сквозь него, потеряли всякий контакт с миром. И ты так ведешь себя, словно мы просто миновали некий занавес. Но вдруг все по-другому? Вдруг реальность осталась позади, а кругом именно то, в чем ты меня пытаешься разубедить, – компьютерная симуляция?
– С чего тебя пробрало? – спросила Маурия с явной тревогой, пристально глядя на собеседницу.
– Если симуляция, значит ничто совершенное нами здесь не повлияет на историю. Весь город – да и весь мир – лишь программы некоего инопланетного компьютера.
– Ничего себе компьютер!
– И тогда эти люди… они совсем не люди, – сказала Ожье еще тише. – Всего лишь взаимодействующие элементы сверхсложной программы. Не важно, что с ними случится. Они марионетки.
– А ты себя чувствуешь марионеткой?
– Да какая разница, кем себя чувствую я? В программу я вошла извне. А из наблюдаемого мною сейчас никак нельзя сделать вывод о том, где мы находимся: на самом деле в центре АБО или в виртуальном пространстве.
– Я же сказала: мы протянули сквозь цензор шланг для подачи сжатого воздуха.
– Это ничего не доказывает. Хорошая симуляция без труда воспроизведет эффект, – заметила Ожье, отхлебывая кофе.
Она скривилась от горечи, но решила, что доводилось пробовать и похуже.
– Просто ответь, рассматривала ли ты всерьез такую возможность.
Скелсгард насыпала в кружку слишком много сахара.
– Само собой, такая мысль приходила нам в голову. Но проверить ее нашими силами нельзя. Способ пока неизвестен. Может, мы и вовсе его не найдем.
